ПЕРВАЯ КНИГА
НЕБЕСНЫЕ ВЕХИ ЗЕМНОЙ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
При переводе на наш язык памятников чуждой вам жизни главное затруднение состоит в том, чтобы найти такие слова, которые вызывали бы у читателей те же самые представления, какие были у автора, когда-то писавшего их, а это иногда очень трудно. Вот хотя бы слово «лес» на разных языках. У якута оно вызывает представление о скоплении в одной какой-либо местности хвойных деревьев, у египтянина и аравийца—о скоплении пальм, у итальянца—дубов и других лиственных деревьев.
Всё это—представления совершенно различные, а потому и в переводах, если вы хотите, чтобы у читателя возникал при чтении слова лес тот же образ, какой был у автора данного рассказа, то вы должны говорить, определительно: в якутском рассказе вы должны написать хвойный лес, у египтянина—пальмовый
Точно так же и слово дерево, и слово дом, и слово изгородь на разных языках имеют разные значения, судя по тому, какие там бывают самые обычные деревья и из какого материала и по какому плану строятся там обычно дома и изгороди. При простом рассказе мы не замечаем, что подставляем вместо авторских свои образы, но в случае употребления таких слов в смысле символов или аллегорий, это иногда ставит нас в тупик и так важно, что без определительного термина вы ничего не поймете в аллегории, если не живете в том же поколении и в той же местности, или не знаете их особенностей.
Таково, например, библейское сказание о том, что в раю росли рядом два дерева: дерево жизни и дерево познания. Смысл этого сказания объясняется лишь тогда, когда вы их представите по-египетски в виде двух стройных пальм, с вершин которых опускается к земле зонт перистых листьев. Они выросли как бы из одного плода и срослись внизу у корня, а вершины их отклонились друг от друга на 23 ½ градуса. Первое дерево будет символизировать земную ось, определяющую своим вращением течение суток и представляемую как ствол пальмы, растущей на северном полюсе Земли. С вершины этой пальмы спускаются зонтом небесные меридианы с перистыми ответвлениями параллелей. Второе дерево-пальма, геоцентрически представляемое там же, это как бы ось эклиптики, сросшаяся внизу с первой пальмой, определяющая течение года и наклоненная к первой пальме (как я только что сказал) на 23°1/8, и с таким же зонтом меридианов и параллелей, среди которых свил свое гнездо змий (теперь созвездие Дракона). Она названа деревом (т. е. пальмой) познания, потому что ее открытие дало впервые возможность древним предсказывать небесные явления, благодаря чему люди сделались как боги, предузнающие по течению планет грядущее добро и зло. Отсюда начало астрологии.
Без таких представлений о «дереве», вы никогда не выясните себе ни места происхождения этой легенды, ни ее символистичности. А усвоив эти представления, вы сейчас же поймете, почему под первой пальмой стоят на астрологических картах неба Адам и Ева в виде Цефея и Кассиопеи, почему на вершине второй пальмы сидит змей-искуситель в виде созвездия Дракона, и почему тут говорится, что одна из этих пальм «приносит плоды 12 раз в год, на каждый месяц свой особый плод».
Таким же образом, держась современного нам представления о небе, как о бездонном пространстве, в котором тут и там возникают и растворяются звезды, вы не поймете того места в «Деяниях Апостолов», где говорится, например, о скатерти, спустившейся с неба апостолу Петру, наполненной странными зверями, которых было велено ему съесть. А зная, что небо по представлениям древних было куполом, прикрытым голубою скатертью с изображениями на ней двух Медведиц, Скорпиона, Козерога, Драконов, Змей и всяких других животных, вы сразу понимаете, что дело тут идет о приказании Петру заниматься астрологией с прибавлением, чтобы он не считал языческим то, что очистил сам бог-отец».
А легенда о том, как евангельский «учитель» накормил (и притом, «воззрев на небо», Марк, 6,21) пять тысяч своих слушателей двумя рыбами и пятью (а по другой версии: семью) хлебами?
Двух рыб вы, конечно, сейчас же и найдете там, куда он «воззрел», т. е. на небе. Это созвездие двух Рыб. Ну, а где же там хлебы, которыми после насыщения слушающих еще наполнились 12 плетушек?
Если мы будем представлять себе древний хлеб (άρτος) в виде современных булок, а древние плетушки (χοφίνους) в виде современных корзин, то, конечно, и тут мы ничего не поймем. Но припомним только церковные просторы, эти пережитки старинной формы хлебов, и тогда мы легко себе представим, что ими символизированы здесь (как «хлебы предложения богу-отцу») пять (или по другому варианту семь) планет, а под 12 плетушками понимаются 12 знаков зодиака, прикрытых как плетушками координатной сетью. Дело здесь идет об астрологической лекции по поводу собрания семи планет в созвездии «Двух Рыб», и далее (в следующих томах) я покажу и год и день, когда было такое сочетание.
Точно так же эволюционировало с древнейших времен и учение о дýхах. Первоисточниками» их были различные запахи, а потому и дýхи разделялись на чистых (например собирающихся вокруг цветущей розы) и на нечистых, слетающихся над нечистотами или входящих в кишечные каналы невоздержных людей и вызывающих там боли. Только с этой точки зрения вы и можете себе представить их изгнание из людей евангельским «целителем», как легенду о его врачебном искусстве.
Точно так же и относительно стоящей в заголовке этой книги слова «Христос» вы не получите ясного представления, если не будете всегда помнить, что оно первоначально значило: «помазанник», «посвященник». Оно сократилось у нас в «священника» и приняло односторонний смысл исключительно духовного сана, между тем как первоначально имело смысл обычной царской власти, потому что цари в древний период христианства, как помазанники на царство, тоже имели звание христов. Обычно это помазание производилось лишь после прохождения определенного курса тогдашних наук, к которым допускались лишь избранные, и соответствовало нынешнему званию магистра или доктора (magister, doctor, т. е. ученый). Именно магистром ученики в называют Иисуса в латинской версии евангелий, обращаясь к нему.
Особенные трудности в этом отношении представляет слово бог, так как оно менялось по мере культурной эволюции у каждого народа особенно сильно.
Так, по коренному значению русского слова бог, видно, что под ним наши предки понимали то, что мы теперь понимаем под словом богатырь, а богатырей, конечно, могло быть и много, отсюда и множественное число боги. По созвучию древне-арабского имени бога: Али с греческим Элиос—солнце, можно догадаться, что оно пришло в Аравию из Греции, и отец богов представлялся там в виде Солнца. По коренному значению латинского слова деус (deus) можно легко прийти к заключению, что во время возникновения этого имени верховный бог, т. е. «бог богов», отожествлялся с днем, по-латыни диес (dies—имя света). Этот диес лишь слегка отличается по звуку от деуса древних итальянцев и от Зевса древних греков, тем более, что слово Зевс употребляется в греческом языке только в именительном падеже, а в родителыгом и остальных берется от латинского корня диес. Почему этот диес—день превратился у греков в именительном падеже в Зевса? Потому, что корень этого последнего слова есть: зао (ζάω) живу, и слово Зевс (или Зéус) значит живый и созвучно с деусом-днем.
Мы здесь видим, как понятие о свете некогда подменилось понятием о жизни, как об основном атрибуте божества. Благодаря неуменью итальянцев произносить греческий звук З, произносившийся как польское (dz) в слове (dzéń (день)) Зевс перешел обратно к римлянам под наименованием Иёвиса (Iovis). Из прибавления к нему слова патер (отец) вышло слово Иевис-патер, сократившееся в Ю-питер, так как латиняне боялись употреблять полное имя Зевса-Громовержца всуе из опасения, что он поразит такого смельчака молнией. В несомненной лингвистической и идеологической связи с греко-италийским Зевсом стоит и библейское название бога Йеве (ЙЕУЕ), т. е. Яве, или по неправильному теологическому произношению Иегова.
Это имя, как и по-латыни, страшно было произносить целиком авторам Библии и Талмуда, и потому, аналогично латинскому его сокращению в Йу, произошло его сокращение то в Йу, то в Йе, то в Йи, то прямо в И. Все эти урезки мы и имеем в Библии, особенно в соединении с другими словами. Так слово Исайя, вернее Иса-Ие значит спасение Иёвиса. т. е. по нынешнему произношению Иеговы, слово Иосиф (= Иу-Сфе) значит зевсо-взятый и т. д. и т. д. Можно сказать, что и слово Иисус или лучше И-Исус значит в переводе бог-спаситель, аналогично тому, как Юпитер, или лучше Ю-патер, значит бог-отец.
Однако, правильны ли оба эти перевода? Конечно, нет.
Под словом бог-отец у меня, да, вероятно, и у вас, если вы вышли из христианской семьи, невольно возникает современное христианское представление о боге-отце как о части какой-то троицы, совершенно непохожее на латинского Юпитера. Было бы вернее перевести латано-еврейское слово Иевис как отец богов. Точно так же и при переводе еврейского слова И-Исус (И-ИШЕ) значением бог-спаситель, я придал слову бог не то значение, в каком употребляли его авторы и читатели евангельских времен.
Выходит нечто вроде того, как если б я захотел вам сыграть симфонию Бетховена на пианино, у которого две-три основные ноты в доминирующих аккордах изменили свой звук от времени. Я ударяю по клавишу ре, а у меня выскакивает си-бемоль; я ударяю по клавишу си, а вместо того звучит ре-диез. Вместо симфонии выходит какофония, или, во всяком случае, не то, что было у Бетховена.
Как выйти из этого затруднения? Перестроить слово бог на старый лад невозможно: оно потеряет тогда свое современное значение. Не остается другого средства, как заменять его при переводе древних книг каким-либо подходящим суррогатом всякий раз, когда оно употребляется в единственном числе, потому что во множественном слово боги мало изменило свое значение.
Но подыскать суррогат здесь очень трудно, потому что это слово и в древности не имело неизменного значения. Оно эволюционировало или употреблялось даже и сразу в различных смыслах, как и слово человек. Мы находим его то в смысле существа, не имеющего себе подобных, то в смысле существа, имеющего себе подобных. В первом случае его пишут с большой буквы, во втором—с малой, но это не дает еще ни малейшей возможности показать читателю, что и греческий Зевс, и латинский Иовис-отец (Ю-питер), и библейский Иеве (или Ю) один и тот же бог, представлявшийся тогдашним людям летучим волшебником-богатырем, имевшим чисто человеческую психику, хотя и способным принимать какие угодно другие внешние виды или даже делаться невидимым.
Как на современном языке выразить все это? Употреблять всегда описательные выражения при переводах различных библейских книг, где слово Иеве употребляется на каждой строке, совершенно невозможно: слог книги стал бы до того тяжелым, что сделалось бы невыносимо всякое связное чтение. А делать так, как современные переводчики, употребляющие слово господь. каждый раз как в еврейском тексте стоит слово Йеве, значит подставлять вместо очень определенного его значения в оригинале, другое, имеющее с ним очень мало общего. Выходит невольный самообман, передающийся и читателю.
В этом серьезном затруднении я не нашел другого выхода, как взять для перевода слов: Зевс в греческих книгах, Юпитер в латинских и Иеве в еврейском Пятикнижии, их главный атрибут: Громовержец или отец богов, а при переводе Иеве у пророков, где оно имеет уже мессианский смысл, я стал писать: грядущий бог.
Понятие Громовержец было неразрывно связано с представлением о могущественнейшем из всех богов, и это было неизбежно при естественной эволюции понятия о «божестве». Богами первобытный человек считал и Солнце (бог дня), и Луну (богиню ночи), и звезды (их дети), и ветер, и облака.
Но это были боги, не вмешивающиеся в жизнь отдельных людей: Солнце, Луна и звезды одинаково светили и праведным и неправедным, и добрым и злым, и ветер одинаково дул на всех. Только один из богов делал различие между людьми. Это был бог грома.
Время от времени он налетал в тучах на какую-нибудь местность и вдруг поражал огненной стрелой того или другого из ее жителей. Почему? За что? Мысль первобытного человека пришла к неизбежному выводу: за какой-то великий тайный грех, скрытый от людей. Значит это бог всевидящий, он видел и, возмутившись, прилетел наказать... Мы знаем, что к убитому грозой первобытные люди боялись даже подходить и оставляли без похорон.
Этот бог помрачал своими тучами и солнце, и звезды, он заставлял бурю носить себя на ее крыльях. Он был самым могучим из всех богов, и его начали представлять себе их отцом.
Затем это представление вдруг неожиданно и поразительно пополнялось.
В итальянской Кампаньи началась страшная разрушительная деятельность Везувия, которая должна была поразить ужасом не только Италию, но и весь тогдашний культурный мир, имевший с ней торговые сношения.
Это явно был тот же бог грома, сошедший на землю. Он также грохотал и извергал молнии из пиние-образной огромной тучи над Везувием. Земля потряслась от его сошествия на гору, и целые города разрушил он у ее подножия. За что? За какие-то ужасные грехи, которым они предавались. Это были языческие города, там поклонялись всем богам, но он низверг с пьедесталов на землю все их изображения. И вот человеческая мысль пришла к заключению, что бог Громовержец и потрясатель земли вовсе не отец богов, а бог—богоборец, сражающийся с ними и на земле, и на небесах, изгоняющий оттуда молниями всех не угождающих ему богов и нетерпящий поклонения кому бы то ни было, кроме себя. Началось богоборчество, появился народ-богоборец (ЭМ ИШР-АЛ—народ израильский).
Не из мирных по природе месопотамских равнин, не из спокойной Палестины или с Синая появилось богоборчество и первые идеи о единобожии, а из гремящих окрестностей Везувия. С естественно-научной точки зрения не латинский Йовис-отец (Ю-питер) произошел от библейского Иеве-отца, бога небесных воинств, а сам этот Иеве перешел в Палестину из Италии и там оделся лишь в восточную одежду. Если же мне скажут, что библейское имя ИЕВЕ (Иегова) имеет на своем языке смысл грядущий (будущее время от глагола ЕУЕ—быть), то я отвечу, что и Зевс по-гречески значит живущий, от глагола зао (ζάω)—живу.
Я хорошо понимаю, как эта последняя идея неожиданна для моего читателя, но я ее обосную далее настолько обстоятельно, что в правильности моего взгляда будет трудно сомневаться. Здесь же я хочу лишь объяснить свою терминологию.
Подобно тому, как слово Йèве я буду переводить то бог Громовержец, то бог отец, то отец богов, то грядущий бог, в зависимости от того, как понимает его автор данной книги, так и слово АЛЕИМ (произносимое теперь как Элоим) я буду переводить в Библии по его буквальному смыслу «боги», потому что это—множественное число от слова бог (ИМ по-еврейски есть окончание множественного числа). А выражение АЛ АЛЕИМ, я буду переводить—бог богов, а никак не бог Элоим, что делают церковные переводчики, желая затушевать многочисленные следы многобожия в библейском «Пятикнижии».
Я понимаю очень хорошо, что не всякий, кому интересно выяснить себе возникновение и историю религиозных представлений в Европе, передней Азии и Египте, обязан предварительно изучить и латинский, и греческий, и еврейский языки. Поэтому я избегаю писать слова этих языков в тексте моей книги посредством их национальных азбук, не всякому известных, а стараюсь представить их начертание русскими буквами. По отношению к еврейским словам, которые здесь придется мне употреблять особенно часто, я всегда избегаю давать их современное испорченное пунктуацией произношение, а даю их транскрипцию буква за букву по следующей схеме:
| в конце слова | |||
| א | алеф | — А, теперь произносится то как а, то как о, то как э подобно английскому а. | |
| ב | бет | — Б и В, теперь произносится как 6 и как в, а в древности вероятно было придувное б, среднее между обоими нашими звуками. | |
| ג | гимел | — Г в египетском и g (итальянское дж) в восточном говоре. | |
| ד | далет | — Д, как д. | |
| ה | хе | — Е, произносилось придыхательно как греческая η (эта). | |
| ו | вав | — У, иногда как ў близко к в. | |
| ז | зайн | — 3, как польское dz. | |
| ח | хет | — X, как латинское h. | |
| ט | тет | — Т, обычно читают как т. | |
| י | йод | — И и Й, как и и, й, и ай. | |
| כ | ך | каф | — К, гортанно, как слитное кх. |
| ל | ламед | — Л, как русское л. | |
| מ | ם | мем | — М, как м. |
| נ | ן | нун | — Н как н. |
| ס | самех | — С, как с. | |
| ע | айн | — Э, теперь произносят как э, и как у, и как о. | |
| пе | — Ф и П, похоже на придувное п. | ||
| צ | цади | — Ц, как ц | |
| ק | коф | — К, произношение загадочно, возможно, что переходило и в русское ч. | |
| ר | реш | — Р, по видимом у картавое р. | |
| ש | шин | — Ш, как ш и как с. | |
| ת | тав | — Т, считают близким к английскому th. |
По отношению к словам, не содержащим в себе гласных, например БН (сын), я делаю предположение, что тут подразумевался первоначально короткий звук и, представляющий гласную, частую во всех восточных языках, но не имеющую для себя в библейской азбуке особого начертания. Может быть без нее древние народы и не умели произносить отдельно согласных звуков, а потому естественно и не обозначали ее.
Точно так же можно быть уверенным, что первоначальным изобретателям всяких азбук было не до того, чтобы портить свое изобретение бесполезными условностями или произношением одной и той же буквы в одних словах так, а в других иначе. Следовательно буква а (еврейское Алеф) у них всегда читалась как а, буква и (еврейское иод) всегда читалось как и (или й), а не на все лады, как читают теперь гебраисты. Это уже позднейшие искажения чтения гласных, когда библейский язык стал международным ученым жаргоном, и иностранцы стали коверкать его слова.
Современной «пунктуации» еврейских букв я не придаю никакого значения: от нее не может быть ничего, кроме вреда для филолога-теоретика, как введенной лишь в средние века, и потому я ее нигде не употребляю в моей книге.
Иероглифическая и клинописная азбуки будут приведены в таком же пояснительном виде в соответствующих местах следующих томов. Здесь же, в виду воспроизведения Абидосской и Саккарской таблиц, я замечу лишь одно. Иероглифическая письменность не есть первобытный способ человеческого письма. Совершенно наоборот: это усложненное применение фонетической азбуки. Она похожа на современный ребус и состоит из наличности всех обычных букв, но усложнена идеографическими рисунками.
Представьте себе, что вместо имени, например: «бог Нила» вам написали бы «б-огни-л-а» изобразили бы двумя или тремя языками пламени, а остальное оставили бы в обычном буквенном изображении. Так и в иероглифике вместо эллинизированного выражения «неф-архирей», т. е. «Нево (или Меркурий, спутник солнца) верховный царь» написали бы «Нефер-х-Рэ», при чем нефер изобразили бы лютней (по-египетски: Нефер), а Рэ изобразили бы Солнцем, символом царского звания. Из фонетической азбуки здесь осталась бы только буква х (она же к). Только при таком ребусическом расчленении прозвища египетских царей оказываются осмысленными и в то же время обнаруживается в иероглифике сильное влияние греческой культуры.
Особенно неблагоприятным для этого первого тома излагаемой здесь общей критической обработки истории древнего мира в связи с возникновением в ней «посвященства» (т. е. «христианства») в той смысле, в каком я только что определил его, является то обстоятельство, что этот первый том не выходит одновременно с остальными пятью томами, в которых специально разбираются и устанавливаются на новых хронологических началах: древне-месопотамская, сирийская, греческая и италийская (а также тибетская и индустанская) культуры, и где они приводятся к согласованию между собою и с историей средних веков, обогащающейся благодаря этому массой новых документов, считавшихся возникшими за несколько сот и даже тысяч лет ранее, чем это было на самом деле.
Над этим предметом я начал работать, хотя и с невольными долгими перерывами, еще с 1883 года, но особенно много со времени революции, впервые давшей мне надежду беспрепятственно опубликовать мои выводы. Я употреблял при этом:
1) Астрономический метод для определения времени памятников древности, содержащих достаточные астрономические указания в виде планетных сочетаний, солнечных и лунных затмений и появлений комет. Результат исследования этим методом, захватывающий у меня более 200 документов, получился поразительный; все записи греческих и латинских авторов, отмечающих вычислимые астрономические явления после 402 года нашей эры, подтвердились, и, наоборот, все записи о затмениях, планетных сочетаниях и о кометах (последние я сравнивал с записями китайских летописей Ше-Ке и Ма-Туань-Линь, а сочетания вычислял сам) не подтвердились и привели к датам тем более поздним, чем ранее они считались. От древности за началом нашей эры не осталось ничего.
2) Геофизический метод, состоящий в рассмотрении того, возможны ли те или иные крупные историко-культурные факты, о которых нам сообщают древние авторы, при данных географических, геологических и климатических условиях указываемой ими местности. И этот метод дал тоже отрицательные результаты за началом нашей эры. Так, например, геологические условия окрестностей полуострова Цур (где помещают древний Тир) показывают физическую невозможность образования тут, да и на всем сирийском берегу от устьев Нила до устья Эль-Аси (древнего Оронта) какой-либо закрытой от ветров или вообще удобной для крупного мореплавания гавани.
3) Материально-культурный метод, показывающий несообразность многих сообщений древней истории с точки зрения эволюции орудий производства и состояния техники, как, например, постройка Соломонова храма в глубине Палестины до начала нашей эры.
4) Этно-психологический метод, состоящий в исследовании того, возможно ли допустить, чтоб те или другие крупные литературные или научные произведения, приписываемые древности, могли возникнуть на той стадии моральной и мыслительной эволюции, на которой находился тогда данный народ.
5) Статистический метод, состоящий в сопоставлении друг с другом многократно повторяющихся явлений и обработке их деталей с точки зрения теории вероятностей. Образчиком этого метода служит излагаемое здесь сопоставление родословной Ра-Мессу с родословной евангельского Христа, а также диаграмматические сравнения времен продолжительности царствовании царей «израильских» и «иудейских» с царями Латино-Эллино-Сирийско-Египетской империи после Константина I и т. д.
Насколько стройной, непрерывной, последовательной и закономерной делается эволюция человеческой культуры с новой точки зрения, читатель увидит лишь из следующих томов. Здесь же я в сущности дал к ним только введение (которое в то же время является и их окончательным результатом).
Николай Морозов.
Научный Институт
имени Лесгафта.
Астрономическое
отделение.
27 апреля 1924 г.
Оцифровка: К. Люков. Размещение 
сентябрь 2008 г. 