Анатомия слова поддается негубительному анализу, если инструментом не топор является, а знание систем, согласно которым выстроено тело лексемы. Мы пока узнаем только рубленные части предлог-корень-суффикс там, где они узнаваемы. А если в слове не видна такая членность, этимолог в растерянности – по какому месту рубануть? Где, например, в слове «ум» значимая и служебные части? Да что говорить о двузвучном слове, если даже более сложное «мысль» не поддается привычному раскладу. Разве есть в славянских суффикс «-ль»? Может ли «мыс» – быть корнем, в котором закреплено такое значение?
Ныне славист в силах предположить только праформу основы 
мус, но далее – полная тьма. Может ли такая лингвистика быть наукой? Она давно могла бы стать подлинным языкознанием в истинном значении этого термина, если бы вначале века не прекратила поиск причинности слова, восстановила первоиероглиф, с которого начались письменность и язык:
 |
munh – muh – muz, mus | |
 – muŋ |
mu | |
| mun – mul – mur |
Этот волшебный знак помог бы понять и исконную причину особенности языков и культур. Даже генетически родственные племена, обитавшие по-соседству веками, владевшие одной образной письменностью, могли производить из одного и того же звукосочетания, служившего названием общего знака, совершенно разные слова. Формами отличающиеся и значениями. И зависело это во многом от индивидуальных черт личности жрецов-хранителей и толкователей священных знаков-оберегов, от уровней их «образованности», воображения, интуиции. Каждое слово являлось поэтическим произведением конкретного автора. Толкование жреца становилось законом: племя усваивало предложенное им произношение и понимание. Народ не сочиняет, не изобретает, не открывает. Это дело человека. Народ запоминает, использует и превращает обрётенное в навык, традицию, передающуюся из поколения в поколения. И когда мы говорим «китайцы изобрели фарфор, бумагу, компас, шелк», мы имеем в виду безвестных гениев древнего Китая. Китайский народ в этих случаях выступает как «этнический автор». Но можно ли выявить хотя бы этническое авторство таких изобретений как «выплавка металлов», «первое колесо», «лук», «письменность»?.. Можно, если определить исторически первые названия этих явлений.
... Славяне и тюрки рано забыли первичную семантику знака:
– mu
– mu-ha; mu-a; mu-i / mu-t', mu-d' / mut, mud.
Славянские жрецы, нанося черту, переворачивают название: um – 1) мозг, 2) ум. Увидели два полушария мозга.
Тюрки используют аффиксальный способ: mui → myi – мозг (каз., ккал., кирг., ног. и др.). Выступающий отросток черты называют антонимом: mui-n → muin – шея (тат.), moin – шея (каз., ккал., кирг., ног. и др.).
Евразийский диалект:
– muz (mus)
– muz-ha (mus-'a)
Полагаю, что отсюда в славянские языки распространилось muzga (mozga). Из чего «отрицанием отрицания» добыто название верхней части знака – mozg.
(В греч. mozgos – «телёнок», mozga – «телка».)
Протолатины применяют свой суффикс уменьшительности -ul (-cul) – заменяя им ha:
– mus-ul (mus-cul).
Поначалу так назвали плечевую мышцу. Затем – обобщение: muscul – мышца (лат.). Славяне употребляют свой суффикс: mus-'a > mys-ca – мышка, мышца – «плечевой мускул». О чём свидетельствует термин подмышка. В дальнейшем такое же обобщение как в латинском.
Армяне участвуют в культурном союзе с латынянами и славянами. Знак мыши-мышцы называют, используя аналогичный аффикс: mukn – 1) мышь, 2) мышца (арм.). Праформа muh-n.
... О тесных связях протославян и протолатинян говорит не только согласованность истолкований, но и прямые заимствования: мосол – «берцовая кость, большая кость». Отсюда – мусолить – обгладывать кость. Слово заимствовано вместе со знаком, иначе не появилось бы толкование мозоль – «волдырь (который следует прокалывать иглой).
И, наконец, – мысль!. Ежели палатальность плавного механическая (получена при устном заимствовании латинского названия знака), тогда схема развития предполагается такой: mus-ul → mys-yl. (Переход губного гласного в нёбно-гортанный в славянских закономерен: buk → byk – бык; mukati → mykati – мычать и т.п.). Но если грамматист умлаутом назвал черту как графический образ мысли, тогда логично предположить и такой вариант развития: müsül – общее название → misil – «черта».
Данные славянских языков позволяют допустить оба решения: мисъл (болт.), misli (словен., серб., хорв.), mysl (чеш.), mysel (слвц.), mysl' (в.-луж., н.-луж.).
(В «Этимологических словарях» слово это не анализируется: никаких соответствий в других языках, кроме славянских, не обнаружено.)
Тогда же иероглиф уподобляется и головке жалящего насекомого – muh-a (или mu-ha) – муха, мошка. (Тюркское masa – комар, мошка.) Или – «крылья и жало»?
В латинский принято славянское: musa – комар (лат.).
... Взволнованный эллинский ум проявляет себя в мистически воспарившей ассоциации:
- muz-a.
Крылатая Муза, богиня искусств. Почему? Может потому, что – muz-ka – название струнного инструмента? Музыка? Бубен с билом?
Тюрки поворачивают знак и соответственно слово:
– ka-muz.
Ср. komuz – основной струнный инструмент (кирг.), kobyz – смычковый инструмент (каз.).
Славяне заимствуют и сотворяют по этому знаку – kovyš – ковш. А довернув, получают: 
– kovyš-n – кувшин.
Теперь уже тюрки перенимают знак ковша и, так как этот предмет в юрте всегда висит ручкой вниз, перестраивают знак. И название:
– köbiš.
Иероглиф под таким названием побывал, думается и на Балканах:
kumish – молоко (алб). Понят как символ коровьего вымени? Существует ли связь с kümis – серебро, kumys – кобылье молоко (тюрк)?
... Древнейшее казахское племя уйсин не случайно так названо – «вдумчивые», «мудрые». Китайцы упоминают об этом племени с 3 в.до н.э. Под тем же именем и в том же ареале, что и сейчас. Один из самых древних и оригинальных этнонимов в мировой истории.
До XX века сохранили уйсины свой гербовый знак:
– šöbiš – «ковш» (kömiš = köbiš).
Время возникновения такой формы можно датировать, опираясь на более определённую во времени семитскую историю. Через Древнюю Переднюю Азию пронесли предки уйсинов иероглиф, чему может оказаться свидетельством древнесемитское šömiš – солнце: šamis (евр.), šams -(араб.).
