По примеру торкинов шли на службу к русским князьям и другие тюркские роды, даже не связанные княжеским браком. Чаще всего это были обиженные печенегами, а позже половцами мелкие кочевые роды, которые не выдерживали конкуренции в Диком поле и становились федератами сильных северных соседей. Этих кочевников, отклонившихся, предавшихся Руси, надо полагать, печенеги и половцы прозвали «берiyдi, т.е. предавшиеся, отдавшие себя. В русских летописях — берендеи. (Берiндi — в ассимиляции — берендi. I — в русском произношении — и, совпало с окончанием множественяого числа. В таких случаях, в единственном числе появлялся рефлекс «й». Сравните: зодчи — зодчий, казначи — казначей. Такого происхождения «й» в окончаниях польских фамилий: Успенски — Успенский и т,д.) Берендеи отличались от обычных наемников жестокостью по отношению к своим степным соплеменникам.
В 1155 году берендеи, состоящие на службе у Юрия Долгорукого, захватили в плен много половцев. Уцелевшие сбегали в степь за «помочью», подошли к Киеву и просили Юрия, чтобы он приказал наемникам вернуть пленных. Долгорукий только руками развел, ибо берендеи отказались: «Мы умираем за русскую землю с твоим сыном и головы свои складываем за твою честь». Они отстояли свое право федератов на военную добычу и право изгоев на месть.
Берендеи, как и большинство торкинов, жили в Руси постоянно, «с родом своим». Они хотят за службу не денег, как того требовали вряги у новгородцев, но города для жительства (бенефицию).
В 1159 году предводители берендеев Дудар Сатмазович, Каракоз Миюзович и Кораз Кокей сочли для себя выгодным перейти от князя Изяслава — к Мстиславу. Они послали Мстиславу сказать: «если нас хочешь любить, как нас любил отец твой, и по городу лучшему (лепшему) нам дать, то мы на том от Изяслава отступим».
Мстислав согласился и выделил для них города.
Не все города русские, в которых жили берендеи, сохранили в названиях память о них. На Житомирщине, например, известен город Бердичев (в XVIII веке — ещё Берендичев).
Рода ковуев пришли в Русь необычном путем. По летописной легенде XI века хан Редедя (Ер-дада), правивший народом косог, предложил Мстиславу храброму вместо боя поединок на условиях: победил — все мое переходит к тебе. И войско и весь народ становится рыцарской добычей.
Мстиславу бог помог, и он «зарезал» Редедю. И увел косогов в Чернигов. Потомки их служили верой и правдой Ярославу Черниговскому, который отпустил часть своей тюркской дружины с Игорем, и они полегли до единого на берегах Каялы. Половцы их в плен не брали. Потомки Мстиславских косогов в XII еке выступают уже под именем — ковуй.
...Тюркские самоназвания в разные эпохи создаются по разным семантическим схемам. Летописи и «Поучение Владимира Мономаха» называют ряд имен половецких вождей, которые оказываются при рассмотрении названиями родов: Арслан-оба («дом Арслана»), Китан-оба («дом Китана»), Алтун-опа («дом Алтуна»), Аепа («дом Айа») и т.д.1 .
В Ипатьевской летописи под 1185 годом перечисляются половецкие роды, участвовавшие в битве против Игоря: «И токсобичи, и етебичи, и тертробичи и колобячи».
Я восстанавливаю: токсоба («девять домов»), «eтiоба» («семь домов»), тертоба («четыре дома»), колоба («пять домов»).
В этнонимах лексика сохраняется, подчас в весьма древнем состоянии. Так, форма «терт» — 4 во всех наречиях изменилась в «торт» (дорт, дурт, турт). Кол — уцелела лишь в значении «рука», а как числительное уже не употребляется. Вытеснена индоевропейским пес (бес) — 5.
Этноним «токсоба» ещё в XIX веке отмечался в Средней Азии как одно из родовых названий кипчаков.
...В орхоно-енисейских памятниках (VIII век) и в огузском эпосе распространены этнонимы «он ок» (десять стрел), «уч ок («три стрелы»), «бес ок» («пять стрел»).
Слово «ок» — в большинстве тюркских наречений выступает в одном значении — «стрела».
В языках Алтая сохраняется «öк» — дом, род. Случайно,участвуя в составе этнонимов, ок — стрела стало обозначать — дом, род. К этому семантическому ряду я отношу и отмеченный летописью термин «косок» (косогы) — буквально: «объединенные роды».
Это уже название союза родов. Редедя руководил, вероятно, одним из родов косогов.
Переселившись в Чернигов этот род стал называть себя — кобуй («много домов») — ослабленная калька «косога»2 . В «Слове» перечисляются «дома» (семьи), входящие в состав ковуев — могуты, татраны, щельбиры ольберы, топчаки, ревуги.
С. Малое видел здесь имена батыров — предводителей отряда ковуев. С некоторыми его этимологиями можно согласиться. Реконструкции «Ер-буга» (ревуга) «Алп-ер» (ольбер) вероятны, ибо подобные имена встречаются в тюркской (в частности, казахской) ономастике; Как и Ер-дада (Редедя), Челебир (шельбир).
1. Древнетюркское еб, аб — дом, юрта. В огузских и кипчакских наречиях формы развивались: оба (турецкое, крымское, ногайское, туркменское), уй (казахское, татарское, башкирское и др.).
2. В Западном Казахстане и поныне сохраняются этнонимы этого типа: жетiру — «семь родов», бесуй — «пять домов», «кобей» (вероятно, из «кобуй» — много домов) и т.д. В Башкирии есть род — дюртуй — «четыре дома», имя стало названием города.
Еще одним, очень распространенным именем «своих» тюрков стало — «чёрные клобуки» (историки считают буквальным переводом известного поныне тюркского этнонима — Каракалпак). Если ковуи — гвардия черниговских князей, то чёрные клобуки — киевских. Черные клобуки очень влиятельны в Киеве XII века. Участвуют в киевском вече, наравне с русским населением избирают князя. Их мнение в выборе князя постоянно подчеркивается летописью.
Сын Юрия Долгорукого обращается к своему отцу в 1149 году со словами: «Слышал я в Киеве, что хочет тебя вся Русская земля и Черные клобуки».
Смерть киевского князя Изяслава оплакивала «вся Русская земля и все чёрные клобуки».
А когда на киевский стол прибыл Ростислав Мстиславич (сын Владимира Мономаха), то «были ему рады все: и вся Русская земля и все чёрные клобуки обрадовались».
После смерти Ростислава киевляне и «чёрные клобуки» приглашают Мстислава. Эта характерная формула «вся русская земля и чёрные клобуки» показывает, какое активное участие в политической жизни Киева принимало племя Каракалпак.
Психологически необходимость отрицательного имени — лжеэтнонима оправдана. Этнически и расово отличные миры находят Друг другу универсальные определения, в основу которых подчас ложатся весьма общие характеристики.
1. В дохристианской Руси функцию обобщающего имени кочевников несли слова — языги, язычники — т.е. степняки (от древнетюркского йазык — степь, равнина).
Церковь придала этому лжеэтнониму новое значение — нехристиане, нехристи. В связи с этим он теряет конкретную направленность, им нарекают уже не только степняков, но и литовцев, и русских, не принявших истинной веры. Потребовалось новое имя для кочевников.
2. У греков заимствуется «немас» — пастух. Проходит стадию «народной этимологии», превращается в «немее», «немец» (корень совпадает с «нем» — т.е. дикоговорящий, неговарящий, непонимающий). Приложилось к западным народам, языков которых славяне не понимали.
3. Известно слово «паган», но церковники и ему со временем добавляют смысл — нехристь (старославянское «погань» — язычник, варвар, болгарское «поганен» — язычник, славянское «похан», древнепольское — «поган», современное польское «поганин», литовское «пагонас», латышское «паганс»). Сейчас производят от латинского «паганус» — сельский, новогреческого «паганос» — мужицкий (Фасмер и др.)
Едва ли славяне исходили из этих значений. Не все славяне были горожанами и не все жители сел — нехристями. И в древности, насколько нам известно, таких психологических ножниц между городом и деревней ещё не было.
Источником для славянского термина (и для греческого, латинского, болгарского), мне кажется, могло послужить тюркское паган — «пастух» (паган, пакган, баккан, бакган) — причастие прошедшего времени от пак (бак) — паси.
В дохристианские времена «паган» скорее всего было нормальным, рядовым земледельческим термином в славянских языках. Во всяком случае корень «пак» им известен. От него происходили глаголы «паси», «паши». Термином же, выражающим значение «возделывай землю», во всех славянских было — «ори» (орать). (Сравни чешское пахать -1) пасти скот; 2) делать работу). Лишь в русском «орать» заменяется глаголом «пахать».
4. Еще одним обобщающим названием степняков стало кощей, кощий. В былинах — кощей, кощеище.
Термин встречается и в «Слове о полку Игореве»: «пересел Игорь из седла злата в седло кощиево».
В «Этимологическом словаре» Фасмера: «кощеи, кощий — отрок, мальчик, пленник, раб («Слово о полку Игореве») из тюрк. кошчи — невольник от кош — лагерь, стоянка». Со ссылкой на Мелиоранского, Беркнера. Не согласен Фасмер с этимологией Соболевского (1866 год), производившего от «костить» — бранить.
Значение слова определено неверно, как и семантика «прототипов». Мелиоранский и вслед за ним Фасмер определяют смысл «кощея» лишь по одному примеру из «Слова». Игорь после разгрома попал в плен, следовательно, напрашивается — пересел в седло раба.
Но тогда автору отказывает чувство реальности, если он и победителя, хана Кончака, называет кощеем. Князь Святослав Киевский обращается к Ярославу Галицкому с призывом отомстить за землю русскую, на которую сделал ответное нашествие Кончак — «стреляй, господине, Кончака, поганого кощея». Кончак не был ни пленником, ни рабом. Мелиоранский (1902 год), на мой взгляд, неверно определил прототип — киргизское кошчи (которое, кстати, значит «напарник», «ординарец», а вовсе не «невольник». И происходит от «кош» — «соединяй», а не «лагерь», «стоянка»).
А. Попов и вовсе предложил: кошчи — пахарь.
Думаю, что правильнее было бы сравнение с казахским кощ — кочевье, кощщи — кочевник.
В устной традиции долгий согласный сохранился в имени мифического героя, злого демона русских сказок — Кощей Бессмертный — олицетворение злой, непрекращающейся, неистребимой агрессии степи в эпоху Ига. А не Раб Бессмертный, и не Пахарь.
Игорь пересел в седло кочевника. Кончак — поганый кочевник.
В самом термине «кочевник (диалектная форма — «кощевник») слышится корень — кощ (коч). И в слове «кощун» — богохульник тоже раздается знакомый отголосок: речи и поступки нехристя — кощунство.
Так казахское кощщи — превратилось в письменные древнерусские формы — кощий, кощей, и в устные — Кощей Бессмертный (Рефлекс «и», «ей», как в берендi — берендей, казначи — казначей, зодчи — зодчий и т.п.).
...Ни в каком другом языке так точно не сохраняются тюркизмы, как в русском. Мне в этом приходилось убеждаться, работая над «1001». Даже монгольский по общему признанию тюркологов наиболее родственный (из неродственных) корежит тюркизм до неузнаваемости. В русском же сберегаются порой мельчайшие диалектные изгибы тюркского слова.
Я не берусь определять сходу факторы, способствующие столь высокой степени сохранности лексем, которые зачастую исчезают, не доходят до современных тюркских языков. Замечу лишь, что лингвистам-тюркологам, которые занимаются составлением национальных этимологических словарей, полезно, хотя бы на этот период, стать славистами.
Существует только одно толкование, утвердившееся в науке. От русского полóвый (половъ) — «светло-жёлтый, блёклый». Следовательно, уже не этническое, а расовое определение.
Славяне общались с десятками других тюрко-монгольских народов, принадлежавших к той же расе, что и кипчаки. Почему же цвет кожи именно этих последних настолько потряс воображение летописцев XI века, что они закрепляют впечатление в этнониме. (Попытки привести и синонимичное «куман» к смыслу «жёлтый» поражает своей искусственностью).
К тому же, половый (плав — в южнославянском) не всегда обозначает цвет половы, но и «голубой» (сербо-хорватское и словацкое).
Методологической ошибкой этимологов, я считаю, допытку рассматривать историю слова вне его исторического контекста, в отрыве от семантического гнезда, которое составляют другие обобщающие названия степняков X-XII веков (торки, берендеи, печенеги, кумане, кощеи, поганые, языги, толковины). Типологически «половец» относится к этому ряду. И то обстоятельство, что термин не успел получить церковной окраски, как «языги», «поганые», может свидетельствовать в пользу его сравнительно позднего происхождения. «Языги» и «поганые» превратились в нехристей в первые времена христианизации, когда церковь яростно отделяла новообращенных от Поля, старалась нарушить вековые связи, придавая популярным в языческой славянской среде терминам отрицательное значение в соответствии с новой идеологией. Социальная структура восточнославянского общества «скотовод — оседлый земледелец» превратилась в резкую оппозицию «нехристь — христианин», и в непрерывной борьбе идейное противопоставление приобретало все более эмоциональный характер: варвар — цивилизованный, чужой — свой, враг — друг и т.д.
Сила и письмо были в руках церкви; и постоянно употребляясь в негативном контексте, слова «поганый», «язычник», «кощей» приобрели значения, которые нам известны. Подлинные смыслы их были подавлены христианской оценкой.
Церковь популяризировала земледелие, насаждала этот новый для проторусичей способ производства, дабы прикрепить их к земле, ибо кочевничество и христианство — понятия несовместные. Где прикажете установить храм, если народ бродит? (Еще в XIII веке упоминаются русские кочевники «бродники» с предводителем по имени Плоскиня. Скорее всего, это потомки древнерусских скотоводов, укрывшихся от преследования христиан в степи. В XV веке «бродники» стали называться казаками, пополняясь за счет беглых крестьян, они образовались в самостоятельную русскую формацию, сохранившую в своем сложном этносе и древний способ производства).
Свидетельством упорной борьбы церкви с русским кочевничеством может служить и лингвистический факт. В слове «крестьянин» совмещены понятия «христианин» и «земледелец». Ибо только земледелец мог стать христианином. Ни в каком другом европейском языке эти значения не контаминируются в одном термине.
Лишь в конце XIV века утверждается современный смысл, официально знаменуя окончательную победу земледельческого способа производства в Руси. До этого семантики «христианин» и «земледелец» выражались отдельно («крестьянин» и «оратай»). Борьба ещё продолжалась.
Из церковнославянского языка входит в русский специальная терминология: ори, орать, оратарь (оратай). Но она не стала народной.
Позиции скотоводов слабели. Русские оседают в городах и весях. Термины скотоводства переосмысливаются и становятся народными терминами земледелия. Диалектное «пахать» — пасти скот получает новое значение и утверждается повсеместно. Но и до сих пор недалеко ушли друг от друга «паси» и «паши», ибо восходят к диалектным разновидностям одного и того же корня — пак (пах).
...Противопоставляя оседлых русичей кочевым (поганым), церковь сочиняет для первых название «поляне» от греческого полис — город, поселение. (Славянизированный грецизм участвует в именах городов современных: Севастополь, Симферополь, Тирасполь, Чистополь, Каргополь, Янополь и др.)
Поляне — не племенной этноним, а сословный. Этого не поняли следующие поколения древнерусских историографов, которые и «древлян» как (обобщенно назывались предки восточных славян, т.е. древние), толковали от «древо» (с ними согласны и современные нам исследователи). Выяснив таким образом «типовой проект» этнонимов, созданных до них, эти книжники сочиняют и «дреговичей» от дрегва — болото. То есть, если поляне — жители полей, древляне — насельники лесов, то людей, живущих в болотистых местах между Припятью и Западной Двиной, естественно назвать дреговяне, или по морфологической схеме, свойственной уже эпохе этих неологистов, — дреговичи.
— ※ —
...Поляне — любимое «племя» летописей; они противопоставляются былым «древлянам», пребывавшим в языческом невежестве. Искусственное книжное образование «поляне» — оседлые, горожане не было принято в качестве нарицательного термина. Причина этому, мне кажется, в том, что корень совпал с народным словом «полъ» — равнина, пустошь. Но насаждаемая церковниками оппозиция полис — полъ скажется на судьбе проторусской лексемы. Появляется довольно рано (в XI веке) компромиссный термин — «поле» — равнина, где содержание сохраняется традиционное, но форма грецизирована. Он вытесняет из общерусского языка в диалекты старое — полъ. Эти исторические обстоятельства (космос слова) надо учитывать при этимологии — «половец».
...Несколько лет назад я высказал в статье «Невидимые слова» осторожное мнение о происхождении «половец» от «поле». Сегодня хочу уточнить свою версию, предложив другой корень — «полъ». Суффикс принадлежности — ов, суффикс лица — ец.
...Форма «половец» построена по той же морфологической схеме, что и «степовец» и означает — «человек, принадлежащий полу», т.е. степи. Книжники XI-XII веков уже не знали этимологии этого слова, ибо «полъ» был вытеснен «полем».
Таким образом, «половец» — безукоризненная калька слова «язычник» в первом значении.
Калька понадобилась, ибо «язычник», приобретая новую расширенную функцию, перестал быть этнонимом.
Итак, обобщающие названия тюркского населения южнорусских степей с Х по XII века составляют, по-моему, две семантические группы.
I. Этнонимы, образованные от терминов родства:
1) Торки — «родственники жены» (торкiн).
2) Печенеги — «свояки» (паджанак).
II. Этнонимы, образованные от «хозяйственных» и географических терминов:
1) Кощей — «кочевник» (кощщi).
2) Паган — «пастух» (паган).
3) Язычник — «степняк» (йазык — нiкi).
4) Толковин — неудачная калька предыдущего слова. Только в «Слове о полку Игореве».
5) Половец — «степняк» — калька «язычника».
Отдельно стоит «берендеи» — «предавшиеся» или «подданные». Это уже кличка, данная кипчаками кочевникам, поступившим на службу к русским князьям (берiндi).
«Чёрные клобуки» — калька тюркского самоназвания «Каракалпак».
Ковуи — передача казахского родового термина «кобуй». Этнонимы показывают сложную картину взаимоотношений христианской Руси с кочевыми племенами, сменяющимися в южнорусских степях на протяжении, по крайней мере, трех веков.
... Многие тюркские этнонимы являются как бы названием племенной тамги (герба).
Особенно заметно это в казахской этнонимике, так как большинство казахских родов и племен помимо имени сохранили и тамгу. Причем, как правило, знак древнее названия. Форма знака толковалась неоднократно и это отразилось в этнонимах.
Так тамгой рода «ойък» является круг. А эта геометрическая фигура в казахском называется — «ойък». Название тамги стало названием рода.
Простая черта является тамгой рода «тiлiк», и черта по-казахски — тiлiк.
Род балталы весьма гордится своим гербом «балта» (топор), а изображается он простым крестом.
Род найзалы — не менее мужественен. Его тамга — схематическое изображение копья (найза — копье, каз.).
В книге В. В. Вострова и М. С. Муканова «Родоплеменной состав и расселение казахов» (Алма-Ата, 1968 год) приводится много примеров, показывающих, что этнонимы часто происходят от названия родового герба.
«Некотороые роды племени найман также получили свое наименование по значению тамг. Род баганалы имел тамгу бакан (от слова «бакан» — шест, подпирающий купол юрты)».
Трезубец был гербом нескольких казахских родов и племен. И толковали его значение по-разному. Одно из них мы уже привели — бакан. Другое «тарак» — гребень, легло в основу названия рода Тараклы (гребенные).
В наименовании крупнейшего казахского племени Жалайыр отразились два этапа осмысления племенного герба: жал — грива, и айыр — вилы, трезубец. Хотя позднейшее название тамги «тарак». Как видим, первое название тамги становилось названием рода (племени) и зачастую уже не осознавалось. Последнее название тамги могло отличаться от этнонима.
Тамга кипчаков — две вертикальные черты. Современное название «кос-алип» описательное — «два алипа» (первая буква арабского алфавита, альфа, изображается вертикальной чертой).
Несомненно, существовало до принятия арабскоог письма какое-то иное название тамги. Не сохраняете ли оно в этнониме «кипчак»?
В «Глиняной книге» я предложил возможный архетип «iкi — пчак» (екi — пшак) — т.е. «2 ножа», пчак (пшак) — очень узкий нож, стилет.
Весьма вероятно, что тамга «две вертикальные черты», некогда была названа iкi-пчак (еки-пшак), и это слово-предложение в процессе слияния в одну конструкцию превращалось в кипчак (кыпшак). «Два ножа» удивительный этноним, если бы рядом не было таких, как: «копейные» (найзалы), «топорные» (балталы), «круглый вырез» (ойык), «черта» (типк), «грива-вилы» (жалайыр), «гребенные» (тараклы), «столбовые» (баганлы); если бы начиная с VIII века не отразились в письме племена «10 стрел» (он ок), «З стрелы» (учок). К этому ряду я присоединяю и «пару стрел» (косок).
— ※ —
Тюркским самоназваниям вообще не повезло в летописной традиции. Племена «уз» (огуз, гуз) русские книжники величают торками, племена «кангар» (возможно, канглы) — печенегами, кипчаков — куманами, половцами. А тех, и других, и третьих, сообща — терминами, прошедшими церковную обработку, — язычники, поганые...
Книжная терминология в подобных случаях редко отражает народную.
Народ «кыпчак» упоминается в тюркской письменности очень рано. На каменной стелле, найденной на Енисее, писана хроника царствования кагана Союн-чура (VIII век). Четвертая строка начинается: «турк кыбчак елiг йыл олурмыс» — «тюрки — кыбчаки 50 лет обитали (у реки Орхон)».
В словаре Махмуда Кашкарского (XI век) говорится, что кыпчаки («кыфчак») распространили свои земли на западе до Руси и Рума (Византии). Тогда страна от Иртыша до Черного моря и стала называться в арабо-иранских источниках «Дашти-кипчак» — Страна Кипчаков. Название это сохраняется до XVI века. (Под кипчаками уже в раннем средневековье подразумевались все северотюркские кочевые племена).
Кыпчаки соседствуют с Русью и Византией почти два века, до взятия Киева Батыем (1240 год). В этой исторической ситуации они оказались реальной силой, могущей противостоять арабам и сельджукам.
— ※ —
...Роль, которую объективно сыграли тюрки-тенгрианцы в судьбах Восточной Европы в VII-XII веках, ещё по достоинству не оценена историками. С VII века начинается арабская экспансия. Объявлена Священная воина — газават, конечная цель которой по грандиозному, замыслу автора ислама — исламизация мира, обращение или истребление неверных.
В союзе с Византией против арабов в Малой Азии воюют хазары и другие тюркские народы. Кавказ покорен мусульманами.
Волны агрессии разбиваются о Хазарию, где находят приют бежавшие от мусульманского геноцида христиане и иудеи. Если в XI и XII веках Византия в огне газавата, то до Руси не долетела ни одна головня из этого гигантского костра. Пламя священной войны гасло, натыкаясь на обугленные южные окраины страны кипчаков.
Летописи, очень внимательные к любой стычке с Востоком, не приводят до XIII века ни одного случая нашествия мусульманских отрядов на пределы Киевской Руси1 . Поле преграждало путь исламу в Восточную Европу. Едва ли вожди кочевников до конца осознавали свою миссию. Но борьба за южнорусские степи велась, по-видимому, не только с целью захвата новых пастбищ, как договорились считать историки. Тюрки могли бы кочевать и по меридиану — лучшие пастбища оставались севернее, по Волге и Уралу. Со времен тюркского каганата по землям тюрков проходит Шелковый Путь — самая знаменитая торговая артерия, соединяющая Восток с Европой. Высокие пошлины товарами (десятая часть с каждого вьюка) получают властители степи, гарантирующие безопасный путь караванам. Каждая тамга получает свою долю (тамгой — племенным гербом обозначаются границы расселения).
Войны между тюркскими кланами вызваны и стремлением удлинить в широтном направлении пределы тамги. Южнорусские степи издревле стали важнейшим ключевым участком караванного пути. И борьба за них была особенно ожесточенной. С Х по XI век здесь сменяется власть двух тюркских народов — узов, печенегов. Последних вытеснили кипчаки.
...Замечательная деталь уцелела в летописи. Торговые караваны могли спокойно проходить через степь, невзирая на военные действия. (Лаврентьевская летопись 1186 год).
Сведения о разгроме войск Игоря принес Святославу Киевскому русский купец Беловолод Просович, проходивший с караваном по полю сражения. И половцы не причиняют ему никакого вреда. Половцы, которых историк А. И. Попов характеризует кратко и категорично — «кочевое население разбойничего склада».
Эти «разбойники» принесли с собой новую мораль. В 1054 году состоялось совещание Ярославичей, постановившее внести поправку в уголовное уложение Ярослава. Читаем в «Пространной правде»: «отложиша убиение за голову, но кунами ся выкупати, а ино все яко же Ярославъ судилъ, тако же и сынове его установиша».
Указана главнейшая задача совещания: отмена на Руси института кровной мести и переход на куновую систему — вещественную плату за кровь. «Кун» — плата за преступление (древнетюркское). Заимствование названия предмета может произойти и при случайных контактах, но восприятие закона нравственного свидетельствует о высокой степени государственных и культурных отношений.
В течение двух веков половцы прикрывали Русь с Юга и Востока, но поединка с монголами они не выдержали. Меч войны, поднятый Чингисханом, обрушился прежде всех на голову кипчаков.
Мои юношеские стихи:
Отрар был уничтожен дотла (1218 год). С этой зловещей победы и началось нашествие Чингисхана на мир. Отрар более не поднялся.
Сейчас — это обширный глиняный холм, испаханный траншеями археологов. Судьба Отрара мне напоминает историю кипчакского народа.
...Монашеское отношение к степнякам передалось и современным историкам. Так римляне всех неримлян (даже эллинов) нарекали варварами. Китайские хронисты не признавали за людей ни индийцев, ни иранцев.
Арабы, давшие миру алгебру и астрономию, фигурировали на страницах европейских хроник только в качестве сарацинов, т.е. язычников и не более.
Кипчаки были полуоседлым народом. Они составляли значительный процент населения среднеазиатских городов Сыгнака, Туркестана, Мерке, Тараза и, главным образом, Отрара.
Отрарская библиотека считалась второй после знаменитой Александрийской. Из среды кипчаков вышли выдающиеся деятели науки и культуры Востока — Исхак аль-Отрари, Исмаил аль-Жаухари, Жемал аль-Турке-стани, аль-Сыгнаки, аль-Кыпчаки и др.
Солнцем в этой плеяде звезд был, несомненно, Абу Наср аль-Фараби (870-950 гг.), кипчак из города Отрара, основатель арабской философии. Второй Учитель мира, как называли его при жизни. Очень рано он добился возможности ознакомиться в подлинниках с произведениями великого Аристотеля, Платона и других древнегреческих философов. Он сделал музыковеденье отраслью математики. Оставил труды в самых разных областях науки. Писал стихи, как многие ученые-энциклопедисты того времени.
В Европе Х века не было ни одной фигуры равной по значению для мировой культуры «поганому половцу» аль-Фараби.
...Монгольская опасность объединила на поле: Калки кипчаков, русских и их вассалов-ковуев, берендеев, черных клобуков... Пестрый образ народа южнорусских степей. Калка стала последним щитом Руси. И этот щит не выдержал удара туменов Субудей-багатура. (Я не удержался и использовал значения тюркских слов калка-щит, калк-народ).
13 — несчастливое число у христиан. XIII век стал трагически несчастливым и для кипчаков.
Монгольский буран разметал их по земле. Часть занесло в Венгрию, другие укрылись в горах Кавказа, некоторые оказались в арабских странах.
За века последующие кипчаки так и не смогли подняться и вновь обрести самостоятельность. Они ассимилировались в среде племен, увлеченных чингизидами, и после развала империи вошли в состав казахского, узбекского, татарского, каракалпакского и башкирского народов. В Крыму их потомки — степные ногайцы, на Кавказе — балкарцы, карачаевцы, кумыки, кавказские ногайцы.
...В метафорической фабуле казахского эпоса «Кара Кыпчак кобланды» («Великий Кипчак Кобланды») выражена судьба кипчаков. Богатырь Кобланды могуч и щедр. Он никому не отказывает в помощи. Он отправляется в дальние походы выручать народы, нуждающиеся в поддержке. Единственно кого он не смог защитить — себя. Возвратившись из последнего похода, Кобланды нашел свою землю разграбленной. Жену и детей его увезли неизвестные враги.
...В современной историографии и художественной литературе кипчакам повезло ещё меньше, чем на Калке. Раненых мечами добивают перья.
К. Гамсахурдия не может простить им участия в освобождении Грузии. (См. роман «Давид IV строитель»). В битве при Дидгори на стороне Давида было 60 тысяч воинов. Из них 45 тысяч конников хана Артыка. Остальные — грузины, армяне, осетины.
Чтобы подчеркнуть роль рыцарей Картли, писатель-патриот превращает союзников в недочеловеков Армяне и осетины, по его мнению, трусы. Кипчакам же достается больше всех. Они, прежде всего варвары, грабители, а не воины. В меню их входит человечья кровь и «собачье мясо, сваренное в кумысе». Шатры их почему-то покрыты шкурами белых медведей. (Хотя белых медведей кипчаки впервые увидели в XX веке, в Алма-атинском зоопарке). Имена их в романе весьма характерны — «Абай», например.
М. Блок писало некоторых французских эрудитах, яростно восставших уже в наши дни против реформ Великой французской революции. В частности, против конфискации земельных владении. Тон их критики был так оскорбителен для революции, что М. Блок вынужден был заметить: «Какая была бы смелость, если бы они заседали в конвенте и там отважились говорить таким тоном! Но вдали от гильотины такая абсолютная храбрость только смешна! Было бы лучше выяснить, чего же в действительности хотели люди...»2 .
Роман К. Гамсахурдия, вышедший в 1945 году (тоже символично!), вызвал две очень резкие рецензии — В. Шкловского («Знамя», № 5-6) и А. Антоновской, автора романа «Великий моурави» о Георгии Саакадзе («Новый мир», № 10). Основная мысль этих выступлений — формы патриотизма К. Гамсахурдия, мягко говоря, несовременны.
Автор не принял ни одного замечания, и в дальнейшем роман выходил без поправок.
(Кстати, несколько лет назад опубликован перевод «Алексиады» Анны Комнин. Большинство «византийских» эпизодов было перенесено в роман из дореволюционного издания «Алексиады». Автор вольно использовал сведения византийского источника. Анна Комнин, описывая деяния своего отца, императора Алексея Комнина, показывает образец предельно правдивого отражения исторического факта в литературе. Чего стоит хотя бы такой трогательный эпизод из описания битвы Алексея с печенегами: «Сильный ветер и атаки печенегов не позволяли императору прямо держать знамя. Один скиф, схватив обеими руками копье, нанес Алексею удар в ягодицу и хотя копье не оцарапало кожи, тем не менее, причинило Алексею невыносимую боль, которая не покидала его в течение многих лет. Все это заставило императора свернуть знамя и спрятать его от людских глаз в кустиках чебреца. За ночь он благополучно добрался до Голой...» (стр. 212).
Не каждый современный писатель решится в таких неэпических подробностях изобразить подвиги своего национального героя.
В византийской армии служили представители многих народов. Известны имена военачальников тюркского, армянского, грузинского происхождения. Одного из них — Бакуриани К. Гамсахурдия вводит в число главных героев своего романа. Несмотря на то, что в «Алексиаде» ему посвящено всего несколько строк, К. Гамсахурдия вторгает его во все дела Византии, в сражения, в которых он не участвовал.
Так в романе красочно описано сражение греков в союзе с кипчаками против печенегов. Эта битва действительно состоялась в 1091 году, и завершила шестилетнюю войну Византийской империи с печенегами. Кипчаками в том сражении руководил Тугра-хан и Боняк, известные и русским летописям. Греками — Алексей Комнин. И Бакуриани (добавляет автор романа). Хотя последний, по сообщению той же Анны Комнин, погиб в битве с печенегами в 1086 году в самом начале войны, в первой же схватке. Смерть его описана в «Алексиаде»: «Доместик (Бакуриани) яростно сражался, с силой набрасывался на врага, но ударился о дуб и тотчас же испустил дух» (стр.202).
Хан Артык — отец Кончака и Турандохты (жены Давида IV). Его возвращение в степь описано в летописной легенде. Сырджан, брат его, прискакал на Кавказ, где Артык обитает уже долгое время. Он не поддается уговорам вернуться на родину. И тогда рассерженный брат выхватывает из-за пазухи клок травы степной. Запах сухого стебля полыни бросает Артыка на коня... Летопись приписывает ему слова «да лучше есть на своей земле костю лечи нели на чуже славну быти».
Эта же мысль выражена в казахской пословице: «Ботен ельде султан болганша озь елшде ултан бол» — «чем быть султаном в чужой стране, лучше — нищим на своей земле».
Сын Артыка — Кончак помогал нескольким русским князьям восходить на киевский престол. Его активнейшее участие в политической жизни Руси освещено летописями. Он удостоился чести стать героем «Слова».
Сын его Юрии Кончакович руководил кипчакскими воинами в битве с монголами на Калке. Там же и сложил голову.
...О кипчаках нет ни одного научного исследования.
С горькой гордостью должен констатировать тот факт, что тема «кипчаки» стала появляться в казахской литературе лишь в последние десять лет, после моих исторических циклов «Дикое поле» и статей о «Слове» (1961-65 гг.). По моему «заказу» Морис Симашко написал повесть «Емшан» о мамелюке Бий-Барсе, и Юрий Плашевский — роман «Кипчакская стезя».
Ученых же пока всколыхнуть не удалось. Историки наши до сих пор пребывают в состоянии летаргической спячки. Никогда не забуду январь 64 года. В каталоге библиотеки Академии наук Казахской ССР я обнаружил русское издание «Хроники Вриенния» (1890 год).
Вриенний — муж Анны Комнин, и сопоставление его хроники с «Алексиадой» (дореволюционное издание которой мне было известно) могло и уточнить некоторые моменты в истории союзных отношений кипчаков с Византией, и дать новые сведения, упущенные Анной. Послав заказ, с нетерпением ждал...
Я разрезал листы хроники Вриенния расческой.
Теперь, отправляясь в библиотеку академии, я запасаюсь костяным ножом для разрезания бумаг. Многие дореволюционные источники по кипчакам в нашей библиотеке вскрыты мною.
...Однажды Сергей Николаевич Марков, поэт-историограф, приехав в Казахстан, побывал на одном писательском пиру.
Он рассказал мне об этом событии, тряся головой от удивления: «Как можно не знать элементарных вещей!..» Контакты человека переполненного с пустотой всегда кончаются удивлением обеих сторон.
написал он после того застолья.
В 1929 году опубликован рассказ С. Н. Маркова «Синие всадники», выдержки из которого могут дать хотя бы конспективное представление о последнем этапе биографии исторических кипчаков:
«Мне пришлось два дня делить хлеб и табак с двумя кавалеристами из национального эскадрона. Они носили толстые, как сугробы, белые фуфайки, начищенные сапоги со шпорами и синие мундиры и штаны. На черных крючках вагонных полок висели две фуражки, отмеченные красными звездами... Рядом с фуражками как маятники качались шашки в черных ножнах. На убогой станции Тонкерыс в двери вагона втиснулся беспокойный старец в огромной бараньей шубе. Он разыскивал место и таскался по вагону, держа в руках новое седло со связанными на луке стременами. Один из кавалеристов вежливо освободил новому спутнику кусок наших нар.
— Хорошо, хорошо, воины, — заверещал старик, сбрасывая шапку с потной головы.— Ваши мечи не упадут с крючков на мою недостойную голову? Слушаю покорно ваши мудрые ответы. Я из племени Джетыру, из рода Тама...»
Нам интересен конец рассказа. «В вагоне таминец снова начал разговор о предках:
— Воины,— спросил он,— я забыл узнать у вас, из какого рода вышли вы и ваши отцы?
— Мы кыпчаки,— ответил Кабыр-жан,— наша тамга — две короткие чёрные черты, как два прямых копья.
— Как же вы попали на Кургальджин? Ведь ваш род кочует по Тургаю. И вас очень мало сейчас на земле...»
Автор, удивленный встречей с живыми потомками кипчаков, не удержался и привел справку сведений о последнем важном периоде истории средневековых кочевников:
«Кыпчаки прошли мир от Арала до Черного моря и венгерских степей. Они были наиболее древним казахским родом. Может быть, они возводили город Азак на побережьи Азовского моря. Они валялись в каменной пыли Южного полуострова у подножья Генуэзских башен, и защитники разбойничьих твердынь сбрасывали на голову азиатов гранитные глыбы.
Раненых и пленных кыпчаков генуэзцы сковывали попарно цепями, бросали в трюмы кораблей и везли в Африку на невольничий рынок.
Азиатские невольники, главным образом кыпчаки и черкесские рабы, были названы в Стране пирамид именем мамелюков. Они составили касту рабов и в последствии — воинов. Один из египетских султанов в полдень тринадцатого века составил из мамелюков свою личную гвардию. Раскосые гвардейцы, получив в руки оружие, решили уничтожить навеки следы рабских плетей. Они дождались знаменательного 1250 года, когда по свидетельству истории, мамелюки свергли тех, кому они служили, и посадили на султанский трон потомка рабов, кыпчака Убака. Во время царствования мамелюкскпх султанов сумрачные дворцы все время озарялись заговорами, дворцовыми переворотами и убийствами.
В 1381 году, через год после того, как русский князь Дмитрий Иванович, известный под именем Донского, покрыл берега Дона у Куликова поля трупами татар, мамелюки сменили первую и возвели на трон вторую династию.
Мамелюки постепенно получали в свои руки оружие, власть и, наконец, земли. Наделенные тучной нильской землей, бывшие рабы превратились в феодалов. Им принадлежали рисовые поля и длинная египетская пшеница. Они командовали войсками и сумели удержаться даже после завоевания Египта турками. Турецкий престол окружала местная знать, представленная теми же бывшими невольниками.
Первым, кто подорвал господство мамелюков, был молодой, длинноволосый французский полководец. Он сумел натравить на мамелюков безземельных феллахов, внушив им страшную ненависть голодных. Мамелюки сначала не простили Бонапарту этого поступка.
«Маленький капрал» вернулся во Францию, оставив в Египте своего наместника генерала Клебера. Этот генерал торжественно признал мамелюка Мурад-бея всеегипетским султаном и вассалом Франции. Но Мурад-бей решил своеобразно отблагодарить французского генерала и, не откладывая в долгий ящик своего намерения, убил Клебера.
В 1811 году некий Махмед-Али наместник Турции круто расправился с мамелюками. Они были слишком беспокойными людьми и, конечно, мешали каждому свежему завоевателю. И поколение рабов было истреблено солдатами Махмед-Али.
Но на этом не закончилась вся история свирепых воинов, рабов, царедворцев и снова рабов великого военачальника, видевшего пожар Москвы.
Наполеон Бонапарт вывел из Египта экзотический «конно-гвардейский эскадрон» для своей личной охраны, и беспокойным и храбрым сердцем этого отряда были мамелюки. Они сопровождали императора во всех его походах.
И я сам видел последний мучительный знак их существования и конца под золотыми орлами корсиканца.
...Я возвращаюсь в яблочные сады Подмосковья, туда, где пыльные Кунцево и Фили лежат на высокой гряде Сетунского стана. Один из медленных дней Сетунского стана был украшен сказочным событием. Рабочие, копавшиеся в земле, неподалеку от дороги, по которой когда-то шел на Москву Наполеон, вырыли и поставили на откос три почерневших неизвестных гроба. Когда отлетели почерневшие источенные временем крышки гробов, жители Сетунского стана увидели прямые, как ружейные стволы, трупы в ярких мундирах.
Сухой песок чудесным образом сохранил тела; они были нетленны; в темных ртах мертвецов белели крепкие зубы. Пятки гвардейцев были составлены вместе, носки раздвинуты, как у людей в строю, а шпоры согнуты, видимо, потому, что они мешали положить на тела гробовые крышки. В них, очевидно, упирались поднятые шпорами носки высоких ботфорт.
Почерневшие лица хранили на себе спокойную широкую улыбку. Ее портили лишь вылезшие ресницы и брови. У мертвецов были раскосые глаза и широкие скулы.
Это были, судя по форме, солдаты мамелюкского отряда. Он окружал Наполеона при его вступлении на Поклонную гору.
Мамелюки завершили круг невероятной жизни своих поколений у подножья горы, за головой которой стоит Москва.
И в час, когда теплый ветер играл клочьями ненадежных, как прошлогодняя листва, мундиров и веселые люди — землекопы, летчики и водители автомобилей проходя мимо гробов заглядывали в лица мумий, приехавший из города музейный человек обратил мое внимание на один из трупов, наиболее рослый и пышный по своей одежде.
На согнутом черном пальце мертвеца голубел широкий перстень предков с изображением кыпчакской тамги. Может быть, его делали хмурые мастера на улицах древней кыпчакской столицы — Отрара, от которой остались только кирпичи и прекрасные песни.
Сколько крепких желтых пальцев знало это кольцо бессмертного народа на своем пути от пустынь, венгерских степей, генуэзских твердынь к пирамидам Египта, влажным камням Венеции и, наконец, к черной земле Сетунского стана?»
1. Хотя термин «бусурман» известен древнерусским писателям.
2. Блок М. Апология истории. М., 1968, стр. 78.
