Рис. 136. Египетская система мира. Из книги Корбиниануса (Corbinianus: Firmamentun Firmianum). 1731 г. Книгохранилище Пулковской обсерватории.
| Рис. 136. Египетская система мира. Из книги Корбиниануса (Corbinianus: Firmamentun Firmianum). 1731 г. Книгохранилище Пулковской обсерватории. |
 Рис. 137. Четыре стихии: Огонь, Вода. Воздух и Земля. Из редчайшей книги Исидора Гисиальского 1472 г. (Esidori Junioris, Hispalensis episcopi: De responsione mundi) Книгохранилище Пулковской обсерватории. |
Я показал в этой книге, что не только путем чисто литературной критики, но отчасти и путем астрономических вычислений, можно доказать, что пять первостепенных библейских пророчеств написаны не в древне-исторический период, а в начале средних веков.
Еще ранее, в своей книге «Откровение в Грозе и Буре», я, посредством точного астрономического вычисления, установил, что почти весь Апокалипсис писан в ночь с 30 сентября на 1 октября 395 юлианского года, т. -е. тоже на преддверии средних веков. Эти шесть совершенно независимых друг от друга, но приводящих к тем же самым результатам, определений окончательно рушат легенду о том, что дошедшая до нас библейские книги были переведены на греческий язык «семидесятью переводчиками» в Александрии Египетской, за 271 год до начала нашей эры, и что латинский перевод Библии, так называемой «Вульгаты», был сделан Иеронимом в конце четвертого века нашей эры.
Конечно, уже сама необычность обстановки «семидесяти переводчиков» показывает их легендарность. Подумайте только! Они были размещены, — передают нам средневековые историки,1 — по 72 отдельным комнатам царского дворца на острове Фаросе и заперты в них. чтоб не могли сообщаться друг с другом. Однакоже, когда они окончили и сдали царю Птоломею-Филадельфу свои 72 рукописи полной Библии, вдруг оказалось, что они тожественны и слово в слово повторяют друг друга даже в тех, — и притом многочисленных! — случаях, когда переводчики отступали от точной передачи еврейского текста, т. е. попросту ошибались...
1 См. „Аристеева Книга“, еврейско-александрийский апокриф.
Учеников наших современных школ за такое тожество переводов, как известно, оставляют без обеда, считая подобный факт за доказательство списыванья друг у друга, но в Александрии Египетской царь Птоломей-Филадельф, говорят нам, поступить совсем наоборот и, в восторги от подобной удачи, признал всех переводчиков боговдохновенными!
Однако, как бы ни были они боговдохновенны, а все же наши предыдущие вычисления и соображения ясно доказывают, что переводы полной современной Библии могли быть осуществлены не ранее начала средних веков и, может быть, закончились, в главном, лишь в средине восьмого или даже девятого века, когда Кирилл и Мефодий (из которых первый, говорят, умер в 885 г., а второй в 869 г.), перевели, по словам летописцев, Библию и Евангелие (или часть их) на славянский язык.
Вместе с тем рушатся и без того мало обоснованные выводы о принадлежности IV веку древнейших из рукописей Библии, имеющихся в различных европейских книгохранилищах. Эти выводы сделаны были, главным образом, немецким богословом Тишендорфом, родившимся в 1815 году и умершем в 1874.
Я не буду здесь входить в детальное рассмотрение качества многочисленных палеографических работ этого честолюбивого и умственно ограниченного исследователя наполовину сухого ученого-теолога, наполовину придворного льстеца. Все приведенное мною здесь достаточно доказывает, как он преувеличивал, теша свое самолюбие, древность всех манускриптов, привезенных им из троекратных его командировок разными правительствами на восток, или рассмотренных им в книгохранилищах Рима и Парижа.
Однако для того, чтобы дать понятие о древнейших рукописях Библии, сохранившихся до нашего времени, и о том как они дошли до нас, я должен начать именно с его третьего путешествия на восток в 1859 г.
Выхлопотав себе крупную субсидию от русского императора, Тишендорф, бывший в это время уже профессором специально устроенной для него кафедры библейской палеографии при теологическом факультете Лейпцигского университета, отправился в Египет и на Синай, где нашел у монахов св. Екатерины рукописный экземпляр Библии которую сначала напечатал (в 1862 г.), как открытый им документ IV века, а затем через семь лет после этого преподнес императору Александру II, за что немедленно и получил потомственное русское дворянство. Подаренный им императору документ хранится теперь в Петербургской Публичной библиотеке под названием Синайский кодекс (Codex Sinaiticus). Он содержит полное собрание старозаветных и новозаветных книг, написанных на пергаменте крупным почерком, отдельными заглавными буквами, которыми, по утверждениям Тишендорфа, писали до IX или X века нашей эры, после чего стали писать строчными обычными буквами.
Полуграмотные и безграмотные монахи, давшие увезти от себя эту Библию за тридевять земель, уже этим самым достаточно показали, что не видели в ней необыкновенной древности. Соображения же Тишендорфа (имевшего, как и монахи св. Екатерины, личный интерес приписать подаренным императору документам наибольшую из всех возможных старин), ни в каком случай не мешают беспристрастному исследователю принять для этого экземпляра время много позднее VI века, необходимое для того, чтобы в него могли войти разобранные нами здесь пророчества, принадлежащие и по содержанию и по астрономическим вычислениям, несомненно, средине V или даже началу VI века.2
2 Во всяком случае можно только удивляться, что лейпцигский протестантский профессор библейской палеографии, германец Тишендорф, имевший полную возможность подарить эти рукописи своему университету, предпочел отдать их в далекую по тому времени от всех культурных центров Россию, в которую ученым из Европы при их незнании русского языка было чрезвычайно трудно ездить.
При внимательном осмотре Синайского кодекса в рукописном отделении Публичной библиотеки мое вниманье прежде всего обратило на себя то обстоятельство, что листы пергамента у этого документа совсем не истрепаны на нижних углах, не замуслены и не загрязнены пальцами, как это должно бы быть при тысячелетнем пользовании им в богослужении Синайскими монахами, никогда не отличавшимися, как и все восточные монахи, чистоплотностью. Сделанное мне возражение одного знакомого историка, что монахи, считая эту книгу за особенно святую, всегда тщательно вымывали себе пальцы, приступая к ее чтению, не заслуживает ни малейшего внимания, так как прежде всего противоречить психологии этих людей, считавших за подвиг благочестия никогда в жизни не мыться. Кроме того, и сама книга показывает на себе следы именно крайне неосторожного обращения с собою. В то время, как средние листы пергамента в ней совершенно новы (в смысле неиспорченности и незамусленности), все начальные и последнее оборваны и даже утрачены. Совершенно такой вид получает в несколько лет вообще всякая книга, которую мало читают, но часто роняют на пол, хватая как попало и употребляя на покрышку сосудов или в виде пресса. Переплет такой книги скоро обрывается, как оборван и утрачен и у описываемой теперь рукописи, и первые листы постепенно отрываются и пропадают, в то время, как внутренние листы под прикрывающими их верхними, остаются почти совершенно без порчи.
Все следы подобного обращения видны и на Синайском кодексе. На снятых с него фототипических изображениях, изданных теперь в Англии, страницы кажутся много грязнее, чем они есть в действительности, потому что даже и новый пергамент, сфотографированный на снежно-белом фоне глянцовитой бумаги, всегда покажется серым и грязным. Но даже и на таких снимках нетрудно видеть, что в данном случае углы листов совсем не обтрепаны от тысяч чтений, как должно бы быть, если б эту книгу читали хоть два раза в год, в продолжение более чем тысячелетнего ее существования.
В последние восемь лет жизни мне приходилось при своих научных занятиях иметь дело с книгами, просуществовавшими на свете не менее четырехсот лет, и внешний вид их был положительно не новее этого кодекса, хотя и их очень мало читали до меня: некоторые были даже не везде разрезаны.
Особенно же интересным показалось мне в Синайском кодексе внутреннее состояние его пергамента. Листы его очень тонки, прекрасно выделаны и, что всего поразительнее, сохранили свою гибкость, нисколько не сделались хрупкими! А это обстоятельство очень важно для определения древности.
Когда мы имеем дело с документами, действительно пролежавшими тысячелетие, хотя бы при самых лучших климатических условиях, тогда часто, при малейшем прикосновении к их листам, они ломаются на мельчайшие кусочки, как будто бы мы тронули пепел книги, незаметно истлевшей от действия атмосферного кислорода. Таков, например, Туринский папирус, содержащий полный список древних египетских царей, рассыпавшийся при перевозке в Европу из Египта на 164 кусочка. Таковы и все другие очень древние документы. У Синайского же кодекса листы пергамента, как я уже сказал совершенно гибки, так что при простом исследовании его по качеству материала ему трудно дать древность более 600 лет до настоящего времени.
Характер же его письма заглавными буквами не может служить безусловным доказательством глубокой древности. Ведь ничто не мешает любителю книг с древней внешностью написать себе совершенно такими же буквами целую книгу и теперь... А что такие любители могли встречаться и в самом конце средних веков, против этого едва ли можно серьезно возражать. В религиозных делах мы постоянно имеем дело с подобными пережитками старины. Разве еврейские раввины в синагогах не пользуются и теперь, в века книгопечатанья, непременно рукописями, написанными по древнему образцу? Разве в православных церковных книгах и до сих пор не употребляется славянский шрифт и язык? Разве в нашем искусстве и архитектуре не устраиваются и теперь орнаменты разных минувших стилей и эпох?
Прекрасное состояние внутренних листов Синайского кодекса при явных следах небрежного обращения с ним монахов, сорвавших его переплет и оборвавших наружные листы, именно и наводит на мысль, что эта рукопись досталась им от какого-нибудь благочестивого любителя древне-религиозных образцов уже в то время, когда в употреблении были новые образцы, т. е. после X века. Его не испортили внутри постоянным чтением, вероятно, именно потому, что уже отвыкли читать такое письмо и предпочитали новое. Только от этого рукопись и сохранилась на Синае до времени, когда ее нашел там Тишендорф.
То же самое можно сказать и об остальных таких же документах в других европейских книгохранилищах.
Уже и без специального их осмотра, одно наше вышеприведенное астрономическое и литературное исследование пророческих книг Библии достаточно показывает, что ни один из таких «кодексов» не может быть отнесен даже и к VI веку.
Значит, рушится созданная тем же самым Тишендорфом легенда и о необычной древности, хранящегося в Ватикане (и сделавшегося известным для ученых лишь с 1870 г.) сборника старозаветных и новозаветных рукописей, так называемого Ватиканского кодекса (Codex Vaticanus).
Он тоже написан по-гречески на сохранившем свою гибкость пергаменте, как и наш синайский сборник, и такими же отдельными, но более красивыми, мелкими заглавными буквами, в три столбца на странице. Этот экземпляр, по словам самих монахов, неизвестно когда и как попал в Ватикан. Приехавший туда Тишендорф первый возвеличил его, а с ним и ватиканское книгохранилище, и себя самого, отнеся его к IV веку, как к наибольшей из всех возможных древностей. Но более осторожные исследователи уже и прежде меня приписывали ему в смысле крайней из возможных старин только V век, а теперь приходится отнести и его к периоду между VI и XII веками, хотя, конечно, ничто не могло помешать любителю красивых книг древнего образца заставить хорошего писца и в XVI веке сделать себе на пергаменте такую копию по древнему способу писания.
То же самое можно сказать и об остальных немногих, известных до сих пор, древнейших греческих пергаментных Библиях того же типа. Из них Александрийский кодекс (Codex Alexandrinus), подаренный в 1628 г. английскому королю Карлу I константинопольским патриархом Кириллом Лукарисом без обозначения древности, хранится теперь в Британском музее в Лондоне. Он содержит, со значительными пробелами, книги обоих заветов и, кроме того, два послания Климента Римского, одно из которых, не окончено и признается подложным. Слова в этом сборнике также написаны слитно, но иногда конец одного слова отделяется черточкою от другого, а конец фразы часто отмечается точкой наверху. Он считается, даже теологами, за документ не ранее VI века. К этому же типу относятся кодекс Безы и кодекс Ефрема Сирина (Codex Beza и Codex Ephraemi Syri) в Париже. В последнем из них, впрочем, имеются только четыре Евангелия и Деяния Апостолов в параллельных греческой и латинской версиях, а старозаветные книги только в отрывках. Однако он во многих отношениях интереснее остальных, так как принадлежит к отделу палимпсестов, т. е. вторично восстановленных. Дело в том, что после XIII века с его пергамента был стерт выцветший текст библейских книг и, вместо них, были написаны сочинения Ефрема Сирина. В таком виде пергамент этот находился сначала во Флорентийской библиотеке Медичи, а оттуда попал в Парижскую национальную библиотеку, где консерватор рукописей Гозé химическими средствами восстановил первоначальный текст, хотя от этого пергамент и сделался так тонок, что стал просвечивать и многое из написанного сделалось не ясно.
На этом именно документе и удалось Тишендорфу создать свою первоначальную славу. Отправившись в Париж в 1840 году еще совсем молодым человеком (25 лет) он прочел (путем сравнения с обычными текстами Библии) содержание этого списка и издал его с незначительными пропусками, как (по его мнению) образчик Библии V века.
Отсюда мы видим, что почти вся репутация необъятной древности за перечисленными нами библейскими документами создана авторитетом одного и того же лица, Тишендорфа. А его авторитет, вместе с русским потомственным дворянством и всеми его заграничными чинами, орденами и командировками, наоборот, создан древностью этих самых документов. Одно поддерживало другое, как пара игральных карт прислоненных вершинами друг к другу в детском карточном домике, и домик этот держался до сих пор.
Других, более или менее полных Библий, писанных по-гречески прежними отдельными прописными буквами без разделения на слова, без придыханий, ударений и знаков препиранья в настоящее время неизвестно. Из отдельных же библейских сочинений самыми замечательными и, пожалуй, самыми древними приходится считать рукописи пророчества «3ахария» (т. е. уже исследованной нами книги «Помнит Грядущий») и «Малахия» (что по-еврейски просто значит: Послание), хранящаяся в Гейдельберге. Они написаны на листах папируса и относятся археологами к VII веку, против чего и у меня нет никаких причин возражать.
Что же касается до древности дошедших до нас еврейских «подлинников», то прежде всего оказывается, что никаких еврейских рукописей ранее десятого века нигде на свете нет, хотя рукописи более позднего времени, главным образом, средины XVIII века многочисленны в различных национальных книгохранилищах Европы.
Самая древняя еврейская рукопись, заключающая, впрочем, только «Пятикнижие Моисея», находится теперь в Британском музее и приписывается IX веку. Другая старинная еврейская рукопись Библии, хранящаяся в нашей Публичной библиотеке, содержит в себе «Исаию» и несколько других пророков, и на ней поставлен ее писцом 1228 год. Там имеется пунктуация над буквами, по вавилонской системе, вследствие чего она и называется Вавилонским кодексом (Codex Babylonicus Petropolitanus), хотя найдена Фирковичем совсем не в Вавилоне, а у крымских караимов. Ее 1228 год считается помещенным по «Селевкидской эре», что соответствуем 916 году нашей. Но если мы припомним, что селевкиды была языческая династия, окончившая в Вавилоне свое существование ровно за тысячу лет до 916 года и имевшая к евреям еще меньше отношения, чем и христианская, то с таким же правом мы можем счесть в ней 1228 год отмеченным и по юлианскому счету. Я осматривал материал этой книги и пришел относительно его качеств к тем же заключениям, какие высказал уже здесь по поводу Синайского кодекса: листы ее слишком гибки для необычной старины.
Древнее только что описанных двух рукописей нет ни одной на еврейском языке. Самый старинный еврейский манускрипт, содержащий полную ветхозаветную Библию, относится только к 1009 г. нашей эры (если не позднее).
Вот все, что можно сказать о документальной обстановке вопроса о времени возникновения Библии. Нигде нет никаких первичных документов, удостоверяющих существование хотя бы отдельных ее книг до кануна средних веков.
Но, может быть, это можно доказать однообразием ее переводов на разных языках?
И это оказывается напрасным делом. Мы уже видели, что сказание о 70 греческих переводчиках — легендарно, что легендарен и средневековой слух о латинском переводе Библии Иеронимом, а древность так называемого самаритянского перевода Пятикнижия еще более, чем что-либо другое, требует доказательств, по причине недостатка каких-либо древних самаритянских рукописей.
Даже все цитаты из библейских книг или комментарии к ним, приписываемые средневековым талмудистам и массоретам, представляют из себя лишь рукописи конца средних веков или начала эпохи Возрождения. Это апокрифы, цитирующее и комментирующее предшествовавшие им апокрифы. Защитники древности библейских книг часто утверждали, будто отдельные отрывки из них сохранились от первых веков нашей эры и даже до нее, но утверждения эти всегда страдают одним важным недостатком: никто не может указать, где же именно хранятся такие отрывки?.. А когда начнешь добираться до первоисточников подобных утверждений, то всегда находишь, что «сохранившимися отрывками» называют цитаты в сочинениях конца средних веков, голословно приписываемые их авторами различным писателям глубокой древности! Это будто бы они, цитаторы, жившие через тысячу лет, сохранили для нас древние отрывки!
Одним словом, куда ни ступишь в деле документальной разработки доказательств древности дошедшей до нас Библии, везде встречаешь лишь зыбкую почву, из которой не успеешь вытащить одну ногу, как уже завязнет другая.
Журнал «Православное обозрение» № 9 за 1862 год опубликовал заметку «Странное объявление Симонидеса о Синайском кодексе», которая вносит некоторую ясность в этот вопрос. Приведём
её полностью.
«В английской газете “Gardian” помещено странное объявление по поводу Синайского кодекса. Оно принадлежит известному Симонидесу, заподозренному палеографу и продавцу древних рукописей; он пишет, что открытый Тишендорфом кодекс принадлежит не к IV столетию, а к 1839 году по Р. Хр. и написан им самим! «К концу 1839 года, говорит он, мой дядя, игумен монастыря св. мученика Пантелеимона на Афоне, Венедикт, желал принести достойный дар императору русскому Николаю I за его пожертвования монастырю св. мученика. Так как он не имел предмета, который мог бы считаться приличным для этой цели, то обратился за советом к иеромонаху Прокопию и русскому монаху Павлу, и они решили, что лучше всего написать Ветхий и Новый завет, по подобию старых образцов, унциалом и на пергаменте. Эта копия, вместе с отрывками из семи “мужей апостольских”; Варнавы, Ермы, Климента Римского, Игнатия, Поликарпа, Папия и Дионисия Ареопагита, в великолепном переплете назначалась для поднесения государю, посредством дружеской руки. Работу начать просили Дионисия, секретаря монастырского; но он отказался, находя её трудною для себя. Вследствие этого я решился сам приняться за неё, так как дорогой для меня дядя, по-видимому, очень желал этого. Сравнив важнейшие рукописи, сохранявшиеся на Афоне, я начал упражняться в приёмах старого монашеского письма, а мой учёный дядя сравнил копию московского издания обоих Заветов (она обнародована была знаменитыми братьями Зосимами и назначалась для греческого народа) с несколькими старыми рукописями, очистил её на основании этих последних от многих ошибок и передал мне для переписки.
При этих двух очищенных от ошибок Заветах (старая орфография была впрочем, удержана), у меня не доставало пергамента, и с позволения Венедикта я взял из монастырской библиотеки очень толстую, в старинном переплете, почти неписаную книгу, в которой пергамент сохранился замечательно хорошо и был отличной работы. Эта книга, очевидно, была приготовлена секретарём или настоятелем монастыря, за несколько столетий, для особых целей; на ней была надпись "сборник похвальных слов" и на одном листе короткая, поврежденная временем, речь. Я вынул лист, на котором находилась речь, равно и некоторые другие поврежденные, и принялся за работу. Прежде скопировал я Ветхий и Новый завет, потом послание Варнавы и первую часть пастыря Ермы.
Переписку остальных творений я отложил, так как мой пергамент весь вышел. После тяжёлой для меня утраты, смерти моего дяди, я решился отдать мою работу монастырскому переплётчику, чтобы он переплёл рукопись в доски, обтянутые кожею, так как листы я разобрал для удобства, и когда он это сделал, книга поступила в моё владение. Несколько времени спустя, по переселение моём в Константинополь, я показывал труд патриархам Анфиму и Константию и объяснил им цель его. Константий взял его к себе, осматривал, и просил меня передать библиотеке Синайского монастыря, что, и сделано мною. Вскоре за тем, по ходатайству обоих патриархов, я удостоился покровительства сиятельнейшей графини Етленг и её брата А. С. Стурдзы; но прежде чем отправиться в Одессу, я ещё раз побывал на острове Антигоне, чтобы посетить Константия и окончательно объясниться по поводу моего обещания, — передать манускрипт библиотеке Синайской горы. Но патриарх был в отсутствии и я оставил ему пакет с письмом. По своём возвращении он написал ко мне следующее письмо (письмо говорит, что рукопись принята). По получение этого письма я опять посетил патриарха, который не оставил меня своим благосклонным, отеческим советом и дал письма к Стурдзе; я возвратился в Константинополь, и оттуда в ноябре 1841 г. прибыл в Одессу.
Возвратившись в Константинополь в 1846 г., я тотчас отправился на Антигону, с целью посетить Константия и вручить ему большую связку манускриптов. Он принял меня с большою благосклонностью, и мы говорили о многом и, между прочим, о моём манускрипте; он сообщил мне, что несколько времени назад он послал его на Синай. В 1852 г. я увидел манускрипт на Синае и спросил библиотекаря, как он достался монастырю? Но он, по-видимому, ничего не знал о ходе дела, и я также ему ничего не сказал. Осматривая манускрипт, я нашёл, что он кажется гораздо древнее, чем, сколько можно было бы ожидать. Посвящение императору Николаю, стоявшее в начале книги, было вырвано. Затем я начал свои филологические исследования, так как в библиотеке было много драгоценных манускриптов, которые мне хотелось просмотреть. Между прочим нашёл я здесь пастырь Ермы, Евангелие от Матфея и спорное письмо Аристея к Филоктету; все они написаны были на египетском папирусе из первого столетия. Обо всём этом сообщил я Константию и своему духовнику Каллистрату в Александрии.
Вот короткий и ясный отчёт о кодексе Симонидеса, который профессором Тишендорфом, бывшим на Синае, взял, не знаю почему; потом отправлен в Петербург и выдан там под названием Синайского кодекса. Когда увидел я в первый раз, два года назад, Факсимиле Тишендорфа у г. Ньютона в Ливерпуле, то тотчас узнал своё произведение и сейчас же сообщил об этом г. Ньютону».
В заключение Симонидес указывает на несколько доселе живых свидетелей, которые видели и даже перечитывали кодекс; объясняет, что поправки в тексте манускрипта принадлежат отчасти дяде Венедикту, отчасти Дионисию, который ещё раз хотел переписать кодекс, и которому принадлежат каллиграфические знаки. Он берётся доказать все это подробно. Сам Симонидес на поле и в заглавиях сделал также некоторые знаки, чтобы обозначить рукописи, из которых он брал варианты. Тишендорф же для объяснения этих знаков выдумал самые странные гипотезы. Два места манускрипта Симонидес так хорошо помнит, хотя и не видал его уже несколько лет, что это одно может уже доказать, кто автор этого манускрипта».
В своём ответе Тишендорф, как и следовало ожидать, обвиняет Симонидеса в шарлатанстве.
(Источник информации. С благодарностью VVU)
