В противоположность предыдущим евангелистам, мы не имеем для Евангелия Матвея ни одного одноименного с ним святого за и все время христианства, и это даже совершенно непонятно с теологической точки зрения. Как мог самый обстоятельный и подробный из четырех канонических евангелистов не прославить своего имени хотя бы в одном греческом «святом» подвижнике,1) тогда как его литературный коллега Лука прославляется в 7, Марк в 12, а Иоанн даже в 63 одноименных с ним святых. Неужели он не создал себе ни одного прозелита, достойного рая? Ведь после такой беззаботности евангелиста Матвея о людях, отдаваемых при крещении под его покровительство, странно даже подумать, что некоторые родители и теперь решаются крестить своих детей его именем.2)
1) Я пропускаю киево-печерского Федора-Бесовидца, как не грека.
2) Заботливость православных святых о людях, отданных под их покровительство. По православной идеологии, каждый крещаемый младенец отдается под покровительство святого, имя которого ему дается. В этом весь смысл празднования дня своего ангела.
Интересно посмотреть по любому перечню тезоименитств в православном календаре, насколько заботились первоначальные святые о своих тезках, т. е. помогли им тоже сделаться святыми.
В этом отношении совершенно беззаботно было большинство святых, и не только малоизвестных, но и хорошо знакомых.
Таковы: первый человек Адам (14 января), пророк Амос (15 июня), пророк Елисей (14 июня), пророк Иезекиил (25 июля), Иисус (1 сентября), Иов (16 мая), Лот (9 октября), апостол Нафанаил (22 апреля), евангелист Матвей (о октября), не говоря уже о множестве других, мало употребляемых, каковы Сатир, Павсикакий, Арий, Горгония, Каздоя
Дали лишь одного святого: Авраам, Варнава, Иуда, Кифа (Петр), не говоря ужо о многих других малоупотребительных, каковы: Василиск, Вакх, Голиндуха
Лишь сравнительно незначительная часть дала двух и более святых: Акакий 7, Александр 20, Алексей 5, Андрей 11, Афанасий 14, Василий 18, Георгий 16, Давид 11, Илья 7, Иаков 17, Иеремия 4, Иоанн 64, Иосиф 7, Юлиан 14, Михаил 10, Моисей 4, Павел 19, Петр 27, Симеон 11, Фома 5, Александра 3, Анна 10.
Почему такая неравномерность? Она показывает лишь одно: многие знаменитые по Библии и Евангелиям имена все-таки не были популярны в публике, за исключением, конечно, имени Иисус, которое не хотели давать людям христианские священники средневековья.
А с нашей точки зрения, относящей время Иисуса к IV веку и отожествляющей его с основателем христианской литургии Василием Великим, с первого взгляда выходит даже и нечто еще более удивительное.
Выходит, что реальный автор этого Евангелия, возникшего несомненно не ранее жизни Василия-Иисуса и не ранее развития мистического мифа о нем, как о спасителе людей, не был даже и причислен после своей смерти к лику православных святых! Такого святого нет ни в IV, ни в следующих веках, вплоть до XI. Как могло бы это случиться?
Имя Матвей по-еврейски значит «богодарованный». Оно то же самое, что и греческое имя Феодор, и потому должно быть очень приятным для принимающих иноческий сан, когда постригающиеся получали новое «ангельское» имя того святого, которого они выбирали своим покровителем и защитником от окружающих бесов.
А кто же мог их лучше защитить, как не первый евангелист и притом «Божий дар»?
Так отчего же мы не видим в «Саду святых», называемом Четьи-Минеями, ни одного реального христианского подвижника по имени Матвея, тогда как однозначащих с ним Федоров находим целых 30, в четыре раза более, чем Лук, и в 2 ½ раза более, чем Марков?
Уже одно это обстоятельство, а также и то, что Евангелие Матвея несомненно написано греком, а не представляет перевода с еврейского языка, заставляет нас обратить серьезное внимание на Феодоров, как на возможных кандидатов в авторы этого Евангелия, и выяснить себе, почему бы это имя, одно во всем Евангелии, было переведено с греческого языка на еврейский?
Нам нет нужды перебирать здесь всех 30 святых Матвеев-Феодоров, большею частью незначительных людей, так как в указываемую нам евангелической идеологией эпоху VIII—IX веков мы сразу же находим такого Феодора, по-еврейски Матвея, лучше которого нельзя и придумать.
Это Феодор Студит (по-еврейски Рабби Матвей), родившийся, по церковным авторам, в 759 и умерший в 826 году нашей эры.
Отец его был Светозарный (Фотин) и мать—Богом Созданная (Феоктиста). Оба были константинопольские граждане и дали ему хорошее «книжное наказание».
Его отец, Светозарный, был очень благочестив. Он роздал все свое имущество неимущим, когда Феодор был еще молодым человеком, и после этого принял иноческий чин.
«Феодор же, выучившийся к тому времени всей эллинской премудрости, стал совершенным ритором и философом, и в спорах с возникшими тогда, при Константине Копрониме,3) иконоборцами, никто никогда но мог его переговорить».
3) Неприличное прозвище, значащее говняк.
«После смерти «Копронима» и недолговременного царствования Льва вступила на престол вдова последнего Ирина (Мирная). Она восстановила иконопочитание на VII вселенском соборе в Никее во главе с патриархом Тарасием, где среди 365 епископов, собранных по числу дней в году, был и святой Платон Олимпийский, дядя Феодора по матери. Он взял с собою Феодора и двух его братьев, Иосифа и Евфимия, принявших иноческий сан. Они пришли в очень красивое место «Сакудиан на Горе» с высокими деревьями и с источниками сладко текущей воды. Тут они поселились и создали монастырь во имя Иоанна Богослова, в котором Феодор принял пострижение в монахи и подвизался больше всех других. Все удивлялись, как человек, получивший такое мягкое и спокойное воспитание, «сам колол дрова, таскал камни, носил воду и был слугою всем».
Однако, «каждый день он уделял себе несколько часов на размышления. Он прилежно изучал Ветхий и Новый Завет, а более всего жизнь «Великого царя» (Василия Великого, от которого отделился уже тогда легендарный Иисус Христос).
Константинопольский патриарх Тарасий сделал его иеромонахом и дал ему большую власть. «Многие иноки роптали на него за строгость и неуступчивость, но он не обращал на них никакого внимания и этим всех привел к повиновению себе и к духовным подвигам».
Когда Ирина была низвергнута сыном своим Константином, тот захотел удалить в монастырь свою жену Марию и взять другую, Феодотию. Патриарх Тарасий не хотел разрешить их венчание, но церковный эконом, пресвитер Иосиф, обвенчал их против воли своего начальства. Тогда и все князья и владетели начали разводиться со твоими женами на Босфоре и у готов, отдавая прежних жен в монастыри. Феодор отлучил Константина от церкви, и царь сильно рассердился на него. Новая царица «послала Феодору много злата, чтоб он благословил их брак, но Феодор не принял ее даров».
«Сам царь пошел в его монастырь, но все монахи по приказу Феодора затворились в своих кельях, и никто не отвечал на царский стук».
Тогда царь «послал воинов изгнать всех из монастыря и послать в заточение». Те «ворвались в монастырь, избили Феодора и послали в Солунь с его 11 главными коллегами. Однако, Феодор и оттуда писал и уговаривал других не поддаваться царю. Он писал об этом и римскому папе, который похвалил его за непоколебимое мужество, и вот «бог отомстил злому царю: его мать и бояре восстали на пего, выкололи ему глаза и умертвили», а воцарившаяся вновь Ирина «вызвала Феодора-Матвея в Царьград и почтила великими почестями, а эконом Иосиф, повенчавший царя, был извержен из пресвитерского звания и отлучен от церкви».
«Божий дар» собрал своих рассеянных овец и «светил всем, как свеча, своими добродетелями».
В это время магометане напали на греческую землю, и, «убоявшись их, Феодор оставил Сакудиан и пришел с монахами в Царь-град, где патриарх и царица с радостью предоставили ему под управление Студийский (т. -е. ученый) монастырь, устроенный некиим Студием (ученым). Там было тогда только 12 иноков, но он собрал туда до тысячи братии и, не в силах справиться с ними один, поставил себе помощников: наблюдателя, обучателя, эконома, экклезиарха и несколько других по их званию. Он написал устав, как кому что делать от первейших до последнейших, и установил за проступки различные эпитемьи: иным поклоны, другим пост, а кто оставил ранее конца по какой-либо нужде божественное пение, или сокрушил сосуд, или сказал лишние словеса от неудержания своего языка, или велегласно засмеялся, или невнимательно слушал чтения во время трапезы, или бесстыдно и дерзновенно метал очами направо и налево, особенно на пришедших женщин, или сделал что иное, такое же непотребное, тот получал назначенную за это по уставу эпитемью по своим делам».
Он ввел полную общину и запретил иметь что-либо собственное. А для того, чтоб «иноки не ходили на городские соблазны, он устроил в самом монастыре нужные ремесла».
«И многие монастыри приняли его устав».
Этот же «Божий дар» «написал немало полезных книг и похвальных словес на праздники богородичные и другие и, как река премудрости, исполненная струями, напоил и увеселил церковь господню своими словесами и писаньями».
«Но вскоре Ирина была злочестиво низвержена Никифором, и умер патриарх «Беспокойный» (Тарасий). Опять пошел раздор в церкви, царь велел вновь принять в ее лоно отлученного Иосифа и приставить его к священнослужению. Патриарх согласился на это, чтобы не увеличивать раздора, но Феодор восстал на вмешательство царской власти в церковные дела и за это был послан на один из островов Мраморного моря близ Константинополя вместе со своим братом Иосифом».
«В это время варвары вступили в пределы Фракии. Царь Никифор послал к Феодору послов за благословением, но тот вместо благословения велел сказать ему, что он не возвратится с похода, в который идет. И действительно, варвары убили его и его сына Ставрикия, заместившего его. Благочестивый Михаил, избранный после них на царство, с почетом возвратил Феодора и всех с ним бывших на острове», а Иосиф «вновь был отсечен от церкви, как непотребный член». Но Михаила «низверг и постриг в монахи Лев Армянин, его полководец. Пособники его начали снова хулить святые иконы и называть неразумными всех поклоняющихся им».
«— Не сказано ли,—говорил царь, призвав Феодора и других,—не сотвори себе кумира и всякого подобия? Кто может на иконе изобразить неизобразимого и вместить невместимого под покровом лака и политуры?
«Тщетно отметали святые отцы эти хульные слова, говоря, что подобные вещи может говорить только закон Моисеев, а не христианский.
«— Как могло придти тебе даже в голову,—возражал царю Феодор,—злобно восстать на Христово изображение и вносить в святую церковь такое еретическое постановление? Разве ты не разумеешь, что закол Моисеев был дан на время только одному народу, пришедшему из Египта? Кроме того, ведь и сам Моисей поставил херувима над кивотом. А в Новом Завете сам господь запечатлел свой лик на полотенце и дал Авгарию, который исцелился от прикосновения к нему». «Твоей власти, царь,—говорил он еще,—подобает управлять только мирскими делами, а церковные дела принадлежат церковным учителям и святителям, а тебе надо повиноваться им».
«— Ты ли изгонишь меня из церкви?»—сказал ему царь.
«— Тебя извергают предания святых апостолов. Если хочешь быть в лоне церкви, то последуй во всем патриарху и святому собору.
«Царь всех их выгнал от себя с бесчестием».
Когда они пришли домой, получилось приказание от городского епарха, чтоб никто из них не поднимал более религиозных споров, а все слушались цезаревых приказаний.
Но «Божий дар» говорил патриарху и всем: «не подчиняйтесь нечестию», и патриарх послушался его, но за это был изгнан из Царьграда со всеми своими архиереями. Иконоборцы же срывали иконы, бросали на землю и мазали их калом.
Феодор очень удивлялся божьему долготерпению и, чтоб прекратить его, велел в вербное воскресенье ходить вокруг монастыря с иконами и с пением:
«Пречистому образу твоему поклоняемся, благий!»
«Царь снова послал к святому уговаривать его не выносить на улицы икон, но увидев, что ничего не действует, осудил его на заточение.
«Скорбящий и плачущий «Дар божий» был отвезен на корабле и брошен в темницу в городе Месопе, откуда снова начал писать послания к своим единоверцам.
«Лев Армянин приказал отвезти его еще далее в Вониту и там, затворив, запретить ему писать что бы то ни было о вере».
Но стража так суеверно относилась к нему, что не слушалась даже и даря и не мешала ему писать ко всем патриархам: римскому, иерусалимскому и александрийскому, с мольбами о помощи иконам. «Много народа приходило к нему поучаться и обращаться к иконопоклонству». На него донес царю епископ Малой Азии, и «царь приказал нанести Феодору 50 ударов, но посланный, увидав наготу раздевавшегося Феодора, устыдился и отошел, не исполнив приказания царя». Тогда был прислан к нему лютый и немилостивый Анастасий (Воскресший), который вместо 50 нанес «Божьему дару» собственными руками 100 ударов бича и запретил стражам выпускать его из здания.
«Феодор вместе со своим учеником Николаем много страдал здесь от холода и скудной пищи. У него сделалась болезнь желудка, но несмотря на это, через три года царь, прочитавший одну из его грамот против себя, послал нового посла, чтоб еще больше бить его, и посол избил его так, что он долго лежал, как мертвый.
«Через 90 дней пришел от царя новый посол. Он с пинками вывел Феодора с его учеником из темницы и отдал страже, которая привела обоих в Смирну, где они были снова наказаны сотней ударов бича».
«В это время заболел смертельно племянник царя в Смирнской области. По совету одного из окружающих, царь послал к Феодору за помощью, но тот отверг его, напоминая ему, как он гнал его и святые иконы. Царь вторично послал к нему, обещая обратиться к иконам, если тот будет исцелен. Феодор послал к нему икону святой девы, повелевая хранить ее всю свою жизнь. Тот взял ее и вот почувствовал облегчение, но, еще не выздоровев совсем, обратился снова к еретическому епископу и после этого умер.
«Полтора года жил Феодор в Смирне в заточении, а когда Лев Армянин был убит своими воинами, вступивший на его место Михаил, хотя и зловерный, допустил каждого веровать, как он хочет, и освободил всех заточенных».
«Божьего дара» взяли его ученики, Вассарион, Дорофей, Яков, Домициан и Тимофей, и, веселясь, повезли домой, через 7 лет ссылки, да и прежде он при внуке «Копронима» пробыл в Солуни 5 лет.
«Его везде принимали с величайшим почетом и ублажали, кто как мог».
«Он пришел к «Богосозданному» (Феоктисту), имевшему магистрианское звание, и утешился с ним духовною беседою. Он посетил и патриарха «Победоносного» (Никифора), любезно принявшего его.
«Он пришел затем в Крискентиевы места, где многих возвеселил и вылечил. Потом, возвратившись, пришел вместе с патриархом к царю увещевать его признать святые пеоны, но тот оставался неразумен.
«Феодор, не желая жить посреди константинопольского народа, поврежденного ересью иконоборства, ушел в Херсонес Акритский, где была церковь святого Трифона, и умер там 67 лет от роду от тяжкого желудочного недуга.
«На смерть его стеклось множество верующих. Один из скорописцев записал его поучения,—говорят нам «Жития»,—и если кто их хочет знать, пусть прочтет его книгу».
« Вся братия плакала,—продолжают они,—видя его кончину, и когда ученики его запели: «Вовек не забуду, господи, твоих оправданий, в которых оживил ты меня», ангелы понесли его душу к престолу небесного владыки. Об этом неложно свидетельствует Илларион Далматский, который, работая в это время в винограднике, почувствовал неизреченное благоухание и услышал пречудные голоса. Посмотрев на воздух, он увидел великое множество существ в белых одеждах, с сияющими светлыми лицами, спешащих навстречу некоему честному лицу. Илларион упал на землю и услышал голос с неба:
«— Это душа Феодора, игумна Студийского монастыря, до конца претерпевшего за святые иконы.
«Когда сравнили час этого виденья с часом кончины Феодора, то увидели, что время было то же самое.
«Много чудес совершено было Феодором и после смерти и при жизни. При возвращении его из заточения, он недолил, помазавши маслом, больную невесту сына Леона, принявшего его, а когда на самого Леона напала на пути рысь, она тотчас отошла, поникнув головою, как только тот произнес перед ней имя Феодора. Он изгнал также нечистого духа из одной женщины. А другая, знатная женщина, во время страшного пожара своего дома, бросила в огонь одно из его писем, и огонь тотчас устыдился и погас, хотя его нельзя было перед этим потушить никакими потоками воды.
«На острове Сардинии у одного благочестивого человека были писания Феодора и его песни, но его соблазнили зловерные иноки. Он развратился от бесед с ними и перестал читать писания уже умершего святого. Тогда в одну из ночей явился к нему сам Феодор, мал ростом, бледен и плешив, вместе с иноками, держащими в руках палки.
«Он велел бить ими дерзкого, переставшего читать его произведения, говоря:
«— Зачем отверг ты мои творения, которые раньше ты читал? Если б не было от них пользы, то не приняла бы их божья церковь. Не лжесловием и не витийством составлены они, но имеют здравые словеса, могущие сокрушить сердце и умилить душу!»
Когда настал день, проснувшийся увидел, что все его тело было покрыто синяками, и показал их окружающим. Он рассказал, за что их получил, прогнал соблазнявших его иноков и снова стал читать творения «Божьего дара».
Много исцеления было и от его гроба. Он изгнал беса из одного, пришедшего к нему. Один отравившийся случайно «глотнул масла из лампады при его гробе и тотчас изблевал весь яд», а «болящие желудком выздоравливают и теперь при одном взгляде на его икону».
Какого лучшего Феодора можно подыскать для автора Евангелия Матвея? Оно носит специально монашеский характер, и в нем одном восхваляются скопцы, т. -е. средневековые иноки,3) от имени Иисуса.
«Есть скопцы (будто бы сказал Иисус), которые родились такими из чрева матери; есть оскопленные людьми, и есть такие, которые сами сделали себя скопцами для царства небесного. Могущий вместить это, да вместит» (Матв. 19, 12).
3) eύνοΰχος—евнух, инок.
Вместил ли автор это сам?—Я не могу, конечно, решить такой вопрос по одним его словам, но в «Житии Феодора» я вижу и причину, почему в заголовке его Евангелия, которое, судя по хорошему греческому языку, написано несомненно по-гречески, лишь одно его имя переведено на еврейский язык (Матвей, как я уже говорил, есть простой перевод на еврейский язык греческого имени Феодор).
Писатель этот был, как мы видим, фанатичен, властолюбив, спорлив с земными царями и с другими христианскими течениями того времени; он был центром религиозных дрязг того времени, и по этой причине Евангелие его было бы неприемлемо для большинства христианского мира. Его сторонникам не оставалось ничего делать, как, переведя его имя на еврейский язык, подсунуть его в коллектив других тогдашних Евангелий, как самое обстоятельное из них и принадлежащее не греческому «Божью дару« (Феодору), а иудейскому «Божью дару» (Матвею), будто бы избранному апостолами взамен изменившего Христу Иуды Искариота.
Смерть этого «греческого Матвея» относят к 11 ноября 826 года. Сравнивая время его жизни с временами остальных евангелистов, как оно обнаруживается по нашей эволюционной теории христианства, мы находим:
| Время жизни. | ||
| Самый ранний евангелист Марк | 625—725 | гг. |
| Второй евангелист Иоанн | 676—777 | » |
| Третий евангелист Матвей—Феодор | 759—826 | » |
| Четвертый и последний евангелист Лука | 850—946 | » |
Вся последовательность четырех Евангелий является той самой, в какой они располагаются как теологами, так и по содержанию. Только временем развития евангельского христианства является, с нашей эволюционной точки зрения, период от начала VIII до конца IX века нашей эры, когда, по еврейской традиции, был установлен и современный текст еврейской Библии. К нему же приходится отнести и все остальные, так называемые апокрифические евангелия, не вошедшие в церковное богослужение. Первые два из четырех вышерассмотренных евангелистов были, повидимому, иконоборческого направления, а последние—иконопоклонческого, хотя оно и не проявляется в них заметным образом.
Этот период творчества евангельской идеологии был также и естественной прелюдией к крестовым походам, начавшимся почти через два века после первого появления Евангелия Луки, когда оно вместе с тремя другими Евангелиями успело распространиться в переводах по всей Европе, и чтение главок из Евангелий вошло в ритуал христианской службы на латинском и славянском языках.
Без этой естественной прелюдии и сами крестовые походы делаются как бы висящими в воздухе и отделенными от своего естественного основания—евангельского учения—тысячелетним пустым промежутком. Действительно, если Евангелия писаны в I веке нашей эры и читались по всем христианским церквам, то как могли они не вызвать еще в VIII веке всеобщего христианского отпора магометанам, будто бы захватившим в предыдущем столетии и самый гроб их бога?
А если христиане молчали более 400 лет, то как могло случиться, что в 1096 году какой-то Вальтер Голяк вместе с юродивым Петром Пустынником достигли своими безграмотными речами на городских улицах того, что «благородные рыцари. побросав своих прекрасных дам», как сумасшедшие, бросились за ними в далекие пустыни, где и погибли почти поголовно? Почему и вслед за этой катастрофой стремление христианских принцев и королей в эти дикие страны не прекращалось почти целых два столетия, разбиваясь, как волны, о географические преграды и о полную невозможность основать на прибрежьях Мертвого моря какое-либо культурное государство, способное защитить себя со стороны Египта или Месопотамии?
Только с нашей точки зрения это повальное сумасшествие всей культурной христианской Европы совершенно понятно. Евангельское учение и евангельская идеология тогда лишь только что распространились по Европе; впечатление их было как оглушительный удар по человеческим душам XI века, и он отразился в могучем устремлении в Палестину, где, будто бы, происходили описанные евангелистами сказочно-чудесные дела.
Крестовые походы немыслимы психологически, если только мы удалим их евангельский фундамент не только в I век нашей эры, как делают теперь, но даже и в V век.
«Евангелие» в переводе значит «добрая весть», и, конечно, произведения под этим названием могли быть и тотчас после смерти «Иисуса», в 368 году. Но это были не те «добрые вести», которые мы читаем у Марка, Луки, Иоанна, Феодора—Матвея и в однородных с ними апокрифических евангелиях.